Войдя в город с последними лучами солнца, Хайфа спешно разослала слуг к известным лекарям Дамаска. Те симптомов отравления не обнаружили и, отметив, как хорошо обработана рана, прописали Габриэлю травяные настои, помогающие восстановить силы после большой кровопотери.

Утром, отчаянно борясь с головокружением, Габриэль разлепил веки. Он лежал в собственной комнате, а рядом прямо на ковре спала Хайфа. Но, услышав, как раненый пошевелился, она тут же открыла глаза и подползла на коленях к невысокому ложу.

— Как ты, любимый? — Женщина с нежностью откинула с его лба прядь влажных волос.

— Да вроде бы нормально. А как мы вчера добрались? Ничего не помню…

— Аллах послал тебе целебный сон. — Хайфа смочила в тазу с уксусной водой кусок ткани и стала бережно вытирать тело шевалье. Одновременно она делилась с Габриэлем новостями, которые сообщили ей вчера лекари: — Говорят, эта шайка уже не раз нападала на караваны. Разбойники нарочно выбирают время, когда до Дамаска остается день-два пути и люди в ожидании скорого прибытия теряют бдительность. В прошлом месяце полностью вырезали целый караван! Но ты нас спас.

— Много раненых?

— С тобой шестеро… А теперь выпей молока. Скоро придет лекарь.

Стрела все же оказалась отравленной. У раненого началась сильнейшая лихорадка, а противоядия не оказывали заметного действия. Габриэль несколько дней метался в горячечном бреду, и Хайфа совсем не спала. Она неистово молилась Аллаху, затем обращалась к христианскому Богу, а под конец, обезумев, разразилась проклятиями. И как заклинание беспрерывно шептала:

— Только не умирай, только не умирай, Джибраил!

И он выполнил ее просьбу. Умелые действия лекарей, отчаянные мольбы женщины, выносливость молодого организма — все это, по отдельности и вместе взятое, помогло Габриэлю выжить. Кризис миновал, и он медленно поправлялся.

Не доверяя слугам, Хайфа сама ухаживала за обожаемым мужчиной. Меняла компрессы и постель, кормила его из ложечки, обмывала тело, массировала затекшие ноги и руки и даже служила Джибраилу опорой, едва он начал вставать.

Когда окончился срок, на который Габриэль согласился остаться в доме Хайфы, он не посмел уйти — чувство благодарности одержало верх. Да и светящиеся тоскливой мольбой глаза его не отпускали.

***

После удачно отраженного нападения на караван за Габриэлем прочно укрепилась слава грозы разбойников. Подчиненные уважали его за холодную рассудительность и безжалостную храбрость. Право нанять это маленькое сплоченное войско с железной дисциплиной оспаривали друг у друга богатейшие купцы Дамаска; и без того высокая плата взлетела до небес.

Д’Эспри с удовольствием окунулся в интересную работу. Новые города, невиданные места, непривычные лица, возможность продемонстрировать свои умения и щедрый звон золота — что может быть лучше? Габриэль заказал себе дорогие дамасские кинжалы с витиеватым узором, прочнейшую тонкую кольчугу и скроенный точно по голове шлем. Длинный меч из лучшей стали выковали специально под его рост. Широкую удобную ручку оплели шнурком из крокодиловой кожи, а в навершие по просьбе рыцаря впаяли большой черный агат.

Хайфа наотрез отказалась взять за Рапида деньги, и Габриэль больше не настаивал. Преданный конь легко выполнял любые команды, различал сложные жесты хозяина, беспрекословно слушался малейшего движения его ног. Хайфа подарила шевалье боевое, инкрустированное серебряной чеканкой седло с высокими луками — так она отметила очередную годовщину их совместной жизни. В благодарность он привез ей из Александрии старинное ожерелье, по легенде, принадлежавшее египетской царице.

Но радостных дней с каждым годом становилось все меньше, а сцен ревности — все больше. Первый звоночек задребезжал еще после ранения Габриэля.

— В бреду ты звал какую-то Сабину. Кто это? — впившись в него взглядом, внезапно спросила Хайфа.

Он потягивал вино и поперхнулся от неожиданности. Прокашлявшись, коротко бросил:

— Мое прошлое.

— Она твоя жена, невеста?..

— Невеста, ставшая женой другого.

— Она тебе изменила? Или же…

— Разговор окончен! — резко оборвал Хайфу шевалье, взволнованный призраком из минувшего.

Даже себе он не признавался, что глубоко в душе бережно прячет образ любимой девушки. Время стерло обиды и вознесло Сабину на небывалую высоту почти мифического обожествления. С прошлым такое возможно.

— Давай поженимся! — без всяких предисловий выпалила Хайфа в другой раз.

Они сидели на открытой террасе, ели сочную дыню и за миг до этого весело обсуждали Гайду, которая вышла замуж и ждала ребенка.

Габриэль несколько мгновений исподлобья оценивающе смотрел на женщину и выпалил первое, что пришло ему на ум:

— Не получится: у нас разная вера.

— Прими ислам.

— Ты прекрасно знаешь мой ответ. Зачем сотрясать воздух бессмысленными словами?

В другой ситуации он разразился бы саркастическим смехом, но подобные разговоры уже изрядно утомили его и вызывали с трудом подавляемое раздражение.