Шрифт:
— Вот как? Видно, глубоко в душу запал тебе мой слуга. Раньше ты не соглашалась отдать любимый браслет ни за какие сокровища, — усмехнулся деверь, лишний раз доказав свою проницательность. — Я не виню тебя, не бойся. Восемь лет прошло, с тех пор как умер мой брат, а ты — молодец, и дочерей удачно выдала замуж, и богатство мужа приумножила. И при этом — по-прежнему молодая и цветущая! Но этот кафир спас мне жизнь, и я пообещал освободить его через два года. Он оказался достойным человеком. Я решил познакомить его с нашей культурой, с бытом, чтобы умный франк сравнил и понял, насколько мы развитее их. Именно поэтому я не отпустил его сразу же, а придумал это время службы. Но через полгода срок нашей сделки истекает. Я не нарушу слово…
— Не нарушай! Твой пленник получит свободу в оговоренный срок, но пусть оставшиеся месяцы проведет в моем доме! Я верна твоему роду, замуж больше не выйду. Так подари же мне немного женской радости! — еле сдерживая слезы, умоляла Хайфа.
Музаффар задумался. Он хорошо знал сноху и понимал: раз она решилась на этот унизительный разговор, значит, сильное чувство совсем сдавило ей грудь и дышать больше нечем. Да и франк, глядишь, навсегда поменяет свою родину на его страну, а там и ислам примет…
— Иншаллах! [89] Браслет можешь оставить себе.
Тем же вечером Габриэль услышал:
— Джибраил, поработаешь в доме у моей снохи, наведешь порядок в ее документах. Но договор наш остается в силе: летом ты будешь свободен. — И Музаффар, впервые назвавший пленника по имени, с лукавой улыбкой добавил: — Уйдешь, если захочешь.
***
Самолюбие Габриэля было задето, когда его, словно племенного жеребца, передали в дом богатой вдовы. Всегда выбирал он, теперь же ткнули пальцем в него! Это взбесило шевалье. Но, с другой стороны, обнимать тело прекрасной женщины гораздо приятнее, чем сжимать в руках весло на галере. Поэтому он утихомирил разбушевавшуюся мужскую гордость и стал осматривать новое жилище. Выделенная ему комната полностью удовлетворила Габриэля. Кроме традиционного низкого ложа, сундука и многочисленных подушек здесь был круглый стол и стул — дань уважения его западным привычкам. Роптать на судьбу не имело смысла. К тому же трудно было представить себе более романтичный плен.
89
Если Аллах пожелает! (араб.) — восклицание, означающее смирение мусульманина перед волей Аллаха.
Дом Хайфы, очень похожий на великолепный дворец Музаффара, но несколько меньше в размерах, находился недалеко от мечети Омейядов. С высоких минаретов одной из старейших святынь мусульманского мира пять раз в день раздавались крики муэдзинов. Под эти призывы и пение забавных птичек в изящной клетке, прикрепленной возле изголовья кровати, Габриэль привыкал к непривычным для себя обязанностям. Окруженный воистину сказочным восточным гостеприимством, он первые несколько дней вовсе не видел новую хозяйку. Хайфа спряталась на женской половине дома. Она, очевидно, понимала, что задела мужское самолюбие, а потому дала гостю время привыкнуть. Что ж, эта женщина лишний раз доказала, что она еще и умна.
Габриэль ожидал развязки. Однажды вечером к нему в комнату вошел слуга и жестом пригласил следовать за ним.
В оббитой персиковым шелком комнате лежал на полу огромный ковер с красочными цветами, похожий на лужайку. В центре сверкал огромный круглый поднос с серебряными кувшинами, чеканными бокалами и вазочками, наполненными засахаренными фруктами, миндалем, вялеными дыней и инжиром. Мерцающий свет двух свечей создавал романтичный полумрак, а разбросанные подушки из разноцветной парчи призывно манили прилечь на них. Габриэль так и сделал.
И впрямь почувствовав себя султаном, он понюхал содержимое кувшинов, подхватил двумя пальцами кусочек дыни, но не успел донести его до рта. В комнату вошла Хайфа. В искусно подведенных кайалом [90] и оттененных сапфировыми серьгами огромных глазах плескалась завораживающая синева, а обильная золотая вышивка на белой шейле и муаровой тунике соперничала с блеском манящих очей и влажных губ.
Зачарованный красотой восточной искусительницы, Габриэль в немом восхищении медленно поднялся, напоминая кобру, вытягивающуюся из мешка под дудку факира на базарах Дамаска. Польщенная Хайфа улыбнулась. Взмахом руки она предложила гостю вновь присесть, и веселый перезвон золотых браслетов первым нарушил молчаливый восторг. Хайфа устроилась рядом с Габриэлем, подложив под локоть подушку.
90
Кайал — сурьма (араб.).
— Как тебе твоя комната? Все ли понравилось? Может, есть какие-то пожелания?
— Спасибо, все замечательно. — Габриэль понял, что за этими вопросами его новая хозяйка скрывает свое смущение. Значит, таких, как он, здесь было немного. Приятно. — Вина?
— Я не пью вино, — сверкнула улыбкой правоверная мусульманка. — Налей мне шербета, а себе вина. И выпьем за твое счастливое пребывание в моем доме!
Габриэль исполнил просьбу хозяйки, и они осушили бокалы. Вино, к великому удивлению шевалье, оказалось превосходным, и он выпил его с удовольствием. Прочитав на лице мужчины восторг, Хайфа предложила еще. Хмель напитка быстро ударил в голову давно не пившего Габриэля и обострил его желание. Смахнув с головы красавицы шейлу, он вытащил из ее волос жемчужные шпильки и насладился созерцанием каскада падающих волос: плотное покрывало цвета ночного южного неба окутало женскую спину.
— Какой запах! — уткнувшись в тяжелые пряди, хрипло прошептал шевалье. — Как будто я и впрямь на цветочном лугу…
— Я хотела понравиться тебе, Джибраил, — промурлыкала Хайфа и медленно развязала шнуровку на его рубахе.
— Тебе это удалось, — ответил Габриэль, припав губами к ее длинной шее и настойчиво стягивая с женщины тунику.
Слегка отстранившись, Хайфа одним движением скинула легкое платье, обнажив небольшую, но все еще упругую грудь, узкую девичью талию и широкие гладкие бедра; рассыпавшиеся по спине черные волосы подчеркивали молочную белизну ее кожи.