Ведь его камень в груди давал трещины. Впускал с густой кровью острую привязанность. Возможно, даже любовь. Скупую, забитую его возрастной жестокостью. Но все же любовь.

А сегодня буря разразилась. Настоящая и мощная. С громом и молниями. С большими льдистыми градинами, побившими все его порывы.

Марго в лицо прокричала ему все то, что он не хотел признавать. Понимал. Но упорно делал вид, что все так и должно быть.

Она упрекнула генерала в том, что он безчувственный и жестокий. Нагло и низко пользовался ей, зная, что она дочь его покойного друга. Решил, что она квартирная аферистка. Даже не дал ей ни разу шанс на оправдание. А ведь даже у осужденных есть и адвокат и право голоса. Он же заклеймил ее и наказывал за недоказанное преступление.

Неприятная догадка ослепляла. Что, если кудрявая малышка действительно честна. Если те уебки, Катя и Данил, которых он посадил в тюрьму, просто подставили наивную девочку.

Буровой злился на себя, что не проверил информацию лично. Не допросил их повторно.

Он слишком сильно хотел верить в вину Марго. А его член мечтал наказать ее с первых дней, с первого взгляда.

Больная одержимость, не знакомая ему раньше, руководила его массивным телом. Ослепляла разум.

Герман запил коньяком горечь и сжал массивные кулачища. Вспомнил ее слова, что он недостаточно хорош для нее.

Отличается от ее ублюдочного муженька. Она до сих пор сохла по бывшему. И Буровой уже хотел найти его лично и закопать. Только за то, что он продолжал жить в ее сердце. Вспоминался при нем уничтожительным сравнением. Вырывался из памяти девушки громкими словами.

И от неостывших чувств Марго к мужу ему вдруг стало больно.

Герман с кривой ухмылкой потрогал шрам на щеке. Когда его полоснули бритвой на первой стреле и кровь лилась густой рекой по подбородку он не ощущал боли. Только вспрыск адреналина в кровь и ядовитой лютой ярости. Даже когда он приговорил к смерти товарища с детства Тайсона, он не ощущал себя так дерьмово, как после выплеснутого сравнения с брачным аферистом и признания ее любви к нему.

Марго, да ты оказалась настоящей стервой!
– размышлял Буровой,- Убийственно жестокой сукой!

Смело позволила высказать ему в лицо свое недовольство. Упрекнуть. Разозлить.

Храбрая сучка!

Герман сжал недовольно зубы. Хотелось ее сожрать за эту дерзость. Схватить с силой за горло и придушить, чтоб не смела больше никогда ему перечить. Чтоб забыла навеки о своем недалеком Эрике. Чтоб не видеть холодного пренебрежения и унылой жертвенности в изумруде ее зрачков.

Герман допил коньяк. Оставил деньги на столе, не дожидаясь счет.

Сначала он решил не возвращаться ночевать домой. Поехать вытрахать забытую им Дину. Назло дерзкой суке Марго. Назло себе. Своей тупой надежде.

Но строевой шаг твердой постью вел его обратно.

Герман возвращался домой.

Для генерала дело чести доказать, что она ошибается.

 Эта гребанная Марго!

Когда то он умел любить, и он вспомнит, каково это...

...или придушит эту кудрявую сучку. Заставит заткнуться навеки...

Марго.

Я не спала. Со страхом смотрела на входную дверь.

То, что Буровой только что вернулся, я не сомневалась. Звук подъезжающего автомобиля, его грубая нецензурная брань, грохот открываемой - закрываемой двери, четко дали мне понять, что моя смерть близко!

Я пожалела, что не прихватила нож с кухни, потому что не сомневалась, что он сейчас будет меня жестоко наказывать за неслыханную дерзость и оскорбления. Он не из тех мужчин, которому можно высказать все, что накипело, и он переварит и простит.

Я снова вспомнила его слова на квартире про минет. Буквально на пятый день он добился от меня этого действа. И пришла я к нему добровольно.

Хоть и от гнета тюремных издевательств.

Так и сейчас, я не сомневалась, что он не спустит мне с рук вопиющую наглость.

Я успела успокоиться, принять душ. Нам стоило просто поговорить спокойно. Желательно завтра.

Я бы обязательно извинилась за то, что наговорила в порыве гнева лишнего. Но моя расправа случится сегодня. Сейчас.

От осознания неминуемой беды, хотелось сбежать и спрятаться. Но это Германа еще больше разозлит.

Поэтому я лежала пластом, онемевшими руками сжимала край одеяла и ждала его.

Грузные шаги киборга послышались в коридоре. Буровой с ноги выбил дверь. И если б она была заперта, то точно слетела бы с петель.

Герман вошел в комнату странной походкой. Белая рубашка на массивном торсе выделялась в свете луны угрожающим пятном. Даже в ночном мраке я с ужасом заметила, как блестят его глаза. Дико. Неадекватно.