— Пришлось смотреть наш сериал. Говно.

— М-м-м? — отозвалась Марина, роясь в ящичке. — Почему?

— Два друга влюбились в институте в одну девушку. И вот спустя тридцать с лишним лет, уже с седыми буклями и латексными морщинами, они до сих пор не могут поделить предмет страсти. Кто там у них на канале сценарии пишет? Ты в такое веришь?

— М-м-м.

— Я ж забыл, ты не романтик. Но даже я не верю.

— Может, сыграли плохо?

— Скорее всего. Актриса далеко не секс-бомба. И все эмоции изображает одним приемом — выпучиванием глаз. Я бы мимо прошел, даже не заметил.

— Может, их все время сталкивало? Ситуации… совпадения… может, даже конкуренция… — Марина нашла упаковку одноразовых перчаток, достала несколько пар. — Натыкались везде друг на друга, сами не желали, так получалось, интересы пересекались…

— Может, — Борис зевнул. — Я начало не смотрел.

— Чем закончилось?

— Она осталась с тем, кому гримеры удачнее всего приклеили седые усы. А второй благородно уступил… О, новости! Хоть что-то.

Кардашев постучался, как раз когда Марина устала сражаться с банкой маслин — ключ-кольцо сорвался и пришлось орудовать ножом.

— Простите. Боря сказал, вы здесь.

— Входите, Георгий Терентьевич.

— Хозяева не будут против?

— Нет, они до вечера на стройке.

Кардашев вошел, осмотрелся. Протянул руку:

— Позвольте.

Врач ловко открыл банку, ухватив пальцами загнувшийся край крышки. Марина высыпала маслины в кастрюлю:

— Суп почти готов. Налить вам?

— Не откажусь. Друзей ваших не объем?

— Шутите? Я на роту наготовила. Сметанки? Лимон?

— Спасибо, — Кардашев без всяких церемоний учелся за стол. — Очень аппетитно выглядит, это я удачно зашёл. Любите готовить?

— Наверное, — Марина прислонилась к подоконнику, рассеянно вытерла с ладони засохшую капельку свекольного сока. — От бабушки научилась. Бабушка у меня была — всем поварам повар, столько рецептов хранила. Кое-что я успела усвоить, не все, к сожалению.

— Солянка тоже бабушкина?

— Да. Не по точному рецепту, конечно. Нужно свеклу с морковью в томатах в духовке запекать, бабушка говорила «до зеркала», чтоб блестело. Она меня учила и приговаривала: когда-нибудь с благодарностью вспоминать будешь. Как в воду глядела… Однажды…

Марина замолчала, раздумывая, стоит ли продолжать, гость терпеливо ждал. От его серьезного лица и сочувствия во взгляде ей нестерпимо захотелось говорить дальше.

— Я в Стокгольме работала в русском ресторане. Сначала на посуде, мытье полов, потом кое-что хозяевам рассказала, так они меня за три бабушкиных рецепта до самого моего ухода обедами кормили. Я без денег тогда осталась, одна совсем. А они кормили и даже учили кое-чему. У меня в жизни часто так бывает — когда кажется, что все плохо, появляется тот, кто начинает обо мне заботиться. Словно меня по жизни ведёт… кто-то…за ручку.

— Я называю этого кого-то Богом, — без всякого пафоса, со спокойной простотой сказал Кардашев, зачерпывая ложкой гущу с бугорком сметаны и россыпью маслин. — Сам с Ним за руку иду… Очень вкусно. Бабушка ваша давно умерла?

— Три года как. Я в Россию вернулась как раз из-за того, что она заболела. Успела попрощаться.

— А кофе у нее научились варить?

— Нет. У меня диплом баристы.

— Это хорошо.

Гость с аппетитом управился с полной тарелкой. От добавки, впрочем, отказался — ушел к больному. Марина долго стояла у подоконника, слушала мелкий дождь. «Ребятки» мужа-рогоносца выстроились у джипа, все трое курили, глядя на окна профилактория. Марина смотрела на них равнодушно, без страха — надоели.

Сны все искажают — события в них прорастают друг в друга, множатся, изгаляются над памятью. Все было так и не так. Было это и многое другое.

Мергелевск, ЮМУ, октябрь 2006 года

Марина потеряла Надю, потом увидела ее с одногруппниками совсем не с той стороны, где они договорились сесть. Студенты ФПР входили в малый актовый зал факультета плотной толпой. Марина пропускала всех вперед, топталась у входа, раздумывая, стоит ли вообще идти на концерт, поднималась на носочки, рассматривала зал, пытаясь угадать в затылках сидящих Вадима. Муратов возник рядом, вынул наушник из ее уха — даже не дёргал, просто взялся за него пальцами, а Марина сама шарахнулась к стене так, что шнур натянулся, а наушник вывалился. Ренат вставил его к себе в ухо, послушал, хмыкнул:

— Моби? Попса.

— Вовсе нет! — вспыхнула Марина, словно Муратов обидел ее лично. — Моби хорошо поет, все понятно.

Она учила английский по песням, как рекомендовала Колесова. Плейлист ей составили и сбросили на плеер одногруппники Виталик и Слава. Большинство треков Марине очень нравились, у Виталика и Славы был, с её точки зрения, неплохой вкус. Плеер сопровождал ее везде, кроме занятий. Она пыталась напевать песни, прибираясь в блоке или готовя ужин, поставив плейлист на бесконечное воспроизведение. Через неделю из бессвязной абракадабры начали проявляться отдельные слова, понятные из распечатанных теми же Славиком и Виталиком текстов. Произношение хромало, но абсолютный музыкальный слух потихоньку начал ставить на место язык, губы и гортань.