Шрифт:
— А… да, — сказала я.
— Ты что мне сказать хотела?
— Я забыла, — призналась я.
Я действительно забыла, что хотела сказать, как только в глаза ему посмотрела. Наверное, их для меня в аду придумали, эти Муратовские глаза. Он отвернулся к подоконнику, начал запихивать куртку в рюкзак. Зачем класть куртку в рюкзак, если сейчас всё равно на холод? Я развернулась и пошла прочь.
— Зачем ты приходила? — крикнул он мне вслед.
Тогда я побежала. Он меня догнал, встряхнул:
— Издеваешься, почемучка?!
— Нет, — сказала я.
Мне очень хотелось найти какую-нибудь норку и забиться в неё.
— Тебе же говорили, что я с девушками плохо обращаюсь, что ж ты нарываешься? — сказал он почему-то жалобно, а не сердито. — Вадим тебе передал… почему я…?
— Да. Отпусти, ты очень… давишь.
Он убрал руки с моих плеч. Потёр лоб.
— Прости, спасибо тебе так и не сказал. Как твоя рука?
— Пожалуйста. Нормально. Зажила.
— Если тебе что-нибудь нужно будет, скажи. Знаешь… Наде скажи, а она мне передаст.
— Хорошо.
— Теперь иди.
— Да. Я пошла.
— Стой!
— Что?
— Нет, иди. Да стой же!
И я понеслась со всех ног! Разбрызгивая вокруг слёзы. Если бы ЮМУ был поменьше, я залила бы его своими слезами, как Алиса Страну Чудес. Он меня чуть не догнал. Но я быстро бегаю. И в крайнем случае могу съехать вниз на животе по перилам….»
Она сидела и строчила в своём дневничке, всхлипывая и капая слезами по всей странице.
«21 декабря
… Я всё время с кем-то, я всё время одна. Я всё время смеюсь, когда я с кем-то, я всё время плачу, когда одна. Я думаю, любит ли он море? Грустит ли, когда на небе тучи? Что для него вкуснее, фруктовый пирог или сливочный торт? Почему я не спросила его, какую музыку он любит? Я бы сейчас слушала эту музыку и была бы хоть немного счастлива. Он умный. Он самовлюблённый и избалованный. Он всех подвёл. Он красивый. Он самый красивый. У него красивые плечи, сильные руки, пугающие, прекрасные глаза. Я могла бы…»
Дождь барабанил по балкону. Марина встала и вышла, сама не зная, зачем, может быть, чтобы опять посмотреть и вспомнить. Она посмотрела вниз и увидела Рената. Он стоял на потемневшей, пожухлой траве, запрокинув голову, и глядел на неё. Капюшон упал ему на плечи, но он словно не замечал льющуюся по лицу воду. Они встретились глазами. Марина вылетела в коридор, лифт стоял на седьмом этаже и мучительно долго закрывал скрипучие двери, а она уже бежала вниз, прыгая через ступеньку. Кто-то шёл навстречу, ей что-то крикнули, но она пронеслась мимо, даже не поняв, кто с ней заговорил.
Она остановилась под козырьком общежития, вздохнула и ринулась под ледяной дождь. Боже, как холодно! А если он ушёл? А если ей показалось? Привиделось от тоски? Но Ренат был там. Смотрел, как она бежит по траве в промокших домашних туфельках. Застыл, тревожно моргая, облегчённо прикрыл глаза и подхватил её, когда она подпрыгнула, чтобы уцепиться за его шею.
— Ты пришёл?
— Да. Не смог больше терпеть. Ну их всех!
Она отстранилась, серьёзно посмотрела ему в лицо:
— Ты меня настолько сильно любишь?
— Конечно! — он засмеялся. — Ты ещё сомневаешься? Я ведь здесь!
— А если бы я не вышла на балкон, ты бы так и замёрз?
— Точно! И есть вариант, что всё-таки замёрзну! И ты со мной!
— Ой! Бежим! Скорее! Чай! Варенье малиновое!
Он побежал за ней, смеясь. Она тащила его за руку, фыркая и тряся намокшими кудряшками. Кажется, они поднялись на лифте. Или взбежали вверх по лестнице? Марина два раза включала пустой чайник, проливала воду, заваривала чай, вытирала волосы Рената розовым полотенцем с вышитым кроликом и создавала хаос, носясь вокруг рыжим облаком, пока он не поймал её за руку, не усадил к себе на колено и не поцеловал так, что у неё ещё минут двадцать кружилась голова.
А он сказал:
— Всё завтра.
Ушёл, постучал к Вадиму, ввалился в его блок, не обращая внимания на протесты друга, разделся, разбросав мокрые вещи, постелил у стены одеяло, завернулся в него и проспал до следующего утра.
… Я стояла и слушала дождь. И постаралась забыть то, что было в конце дневника Марины, наслаждаясь чужими воспоминаниями, словно своими собственными.
Посёлок Кольбино, август 2017 года
<