В том, что с моим другом приключилось что-то очень и очень плохое, я уже не сомневалась.

— Яр… — внезапно осипшим и немного чужим голосом пробормотала я, совершенно позабыв о своей злости. — У тебя что-то стряслось? Какая-то проблема, да? Не вздумай отнекиваться, я же вижу, я по твоему лицу все вижу. Только не надо отворачиваться и придумывать небылицы, помнишь, что ты мне говорил когда-то? Ореол таинственности — он не дает покоя людям вокруг. А вокруг тебя сейчас такой ореол, что я от тебя ни в жизнь не отстану! Яр? Ну что ты молчишь? Это, в конце концов, даже подло с твоей стороны — так таиться! Неужели я для тебя настолько посторонний человек, что ты будешь от меня скрывать свои секреты? Ты же знаешь, ты все можешь мне рассказать, что бы там ни случилось. Абсолютно все.

По его усталому вздоху я поняла, что моя решительность не вызывает у него сомнений, и Ярослав уже готов сдаться. Так оно и вышло — спустя всего лишь полминуты, он ответил почти своим привычным тоном, не без доли легкой насмешливости:

— Ладно, Лекс, твоя взяла. Все, признаю — виноват! Не знаю, что на меня нашло, когда я решил, что смогу от тебя тихо смыться, — он улыбнулся. — Хотя, если честно, я думал, ты все-таки спустишь ситуацию на тормозах. Ну, отвлечешься, забудешь, был Ярослав — и нет Ярослава, не одна ли разница?

Что-то в его голосе, несмотря на всегдашнюю иронию, заставило меня еще больше насторожиться.

— Что значит — нет Ярослава? Ты что такое… говоришь вообще? Ты серьезно, что ли, учебу собираешься бросить?

— Я не собираюсь, Лекс, я уже ее бросил. И что? — с вызовом переспросил он, глядя на выражение непритворного ужаса, застывшее на моем лице. — Что такого? Небо не упало мне на голову, а жизнь продолжается, — он скептически хмыкнул. — Да, Лекс, жизнь продолжается, какая-никакая, а… — тут он замолк на полуслове и вдруг резко сменил тему. — В общем, домой я сегодня, видимо, не попадаю, опять. Да и ты в свою общагу тоже. Ну и ладно. Идешь со мной? Разговора на пять минут у нас не получится, а совсем околеть в мои планы пока что не входит.

Я очень даже разделяла его подход, поэтому послушно кивнув, молча побежала следом, на ходу радуясь скорой возможности, наконец, где-то присесть и выпить чего-нибудь горяченького или даже горячительного. Слишком наседать с расспросами на Яра прямо на улице мне не хотелось. Я и так чувствовала, что как только мы найдем более-менее спокойное место, он сам мне все расскажет.

Правда, со спокойным местом нам не очень повезло. Единственным заведением, работающим в такой поздний час, оказалось сомнительного вида кафе-наливайка, в котором даже около полуночи горланило и веселилось множество граждан, разгоряченных дешевыми напитками и близостью нового года. С трудом протиснувшись сквозь толпу у входа, мы едва нашли место в самой забегаловке, где празднующие доводили себя до нужной кондиции стоя, сидя, а некоторые — практически лежа.

Атмосферу аляповатости происходящего только усугубляли попытки хозяев придать помещению празднично-нарядный вид. Развешанные повсюду новогодние игрушки, гирлянды и блестящие «дождики» не могли отвлечь внимание ни от видавших виды, усеянных трещинами пластиковых стен, ни от грязных разводов на подоконниках и потолке, ни от общей мрачной картины вокруг.

С учетом всех этих распрекрасных условий, нам с Ярославом несказанно повезло — столик мы ухитрились найти хоть и хромающе-шатающийся, но относительно чистый, без въевшихся навеки липких пятен, крошек, следов пепла или рыбьих косточек.

— Добро пожаловать в мой мир! — картинно-приглашающим жестом Ярослав указал на мой стульчик и другой рукой привычно подозвал официантку. — Здесь немного стремно, но быстро привыкаешь.

— Какой еще твой мир, Ярослав, — даже не пытаясь сдержать раздражение, фыркнула я, глядя как с явным знанием «меню» этого кафетерия, он заказывает бутылку портвейна, некое подобие сыра и нашу всегдашнюю любимую студенческую закуску — соленые крекеры. — Ты меня, конечно, извини, но… по-моему, ты слега заигрался в журналиста-подпольщика. Все хорошо в меру, и сейчас самое время выйти из образа. Я не знаю, какие там у тебя были темы, и от кого ты прячешься, но, Яр, хватит. Достаточно. Нет таких проблем, которые бы мы не могли решить с тобой вместе.

— Да ты что? — переспросил он с издевательской улыбкой, приподнимая бровь. — Ну-ну, Лекс, ну-ну. Я тоже так думал. Да-а-а… — выдохнул он, напряженно наблюдая за тем, как официанта медленно движется между столиками, разнося заказы. — Как вспомню, что я тебе наговорил и в чем убеждал эти полтора года — так вздрогну, Лекс, меня реально ужас пробирает. Главное, чтобы ты не сильно во все это поверила. Наверное, самое честное, что я могу сейчас сделать — это сказать: забей на все мои наивные убеждения о том, что мы сумеем, мы добьемся, человек сам хозяин своей судьбы. Ни фига не сам. Все происходит, скорее по закону Воланда, помнишь, да? "Только человек соберется съездить в Кисловодск — а вдруг возьмет, поскользнется и попадет под трамвай!"

— Яр, — чувствуя, как холодок ужаса пробегает по спине, снова подала голос я. — Ну хватит уже вгонять меня в жуть. Говори уже. Говори по делу — что у тебя стряслось.

— Сейчас… — неотрывно глядя куда-то поверх моей головы, отозвался Ярослав, и я, обернувшись, поняла, что он дожидался, когда же нам принесут заказ. — А вот теперь можно начинать! — добавил он, как только на столе появился портвейн, который он тут же открыл хорошо наработанным движением. — Давай свой стакан, Лекс, — чувствовалось, что он, несмотря на желание выговориться все-таки оттягивает момент истины. — Помнишь, как мы с тобой в нашей студенческой кафешке пили на первом курсе? Так вот, все те тосты — они не в счет. Самый главный тост будет сейчас. Потому что, Лекс, у каждого из нас есть своя Аннушка, которая рано или поздно прольет масло. Вот об этом надо помнить. Давай, за тебя, и чтобы твоя Аннушка была поосторожней. Потому что моя уже разбила свой бидончик.