— На сколько ты старше своей сестры? — уточняет Максвелл.

Я качаю головой.

— Я младшая. Адель старше меня на четыре года.

Если инквизитор и удивляется, то виду не подает. Лишь уточняет:

— Разве дар не передается первенцу?

Приходится признаваться:

— К моменту, когда у меня проявился дар, Адель была при смерти. Мы думали, что… — я не договариваю, чувствуя, как сжимаются обнимающие меня руки, — поэтому на инициацию взяли меня.

— Чья была инициатива?

— Отца.

— Он был дознавателем?

— Инквизитором. Пятая степень эмпатии.

Риндан кивает, будто соглашаясь со мной. А я… решаю поделиться сокровенным.

— Через два дня после инициации умерла мама. Красная лихорадка редко заканчивается выздоровлением. Адели повезло, она выкарабкалась.

Максвелл некоторое время молчит, будто давая мне шанс свыкнуться с рассказанным. Но я уже свыклась… лишь изредка думаю, что все могло быть иначе.

— Соболезную.

— Спасибо, — я отрываюсь от его груди и смотрю на мужчину. Тот серьезен — ни смешинок, ни его извечной иронии, — ты лучше про себя расскажи.

Я очень хочу смены темы и Максвелл это понимает. Он легко улыбается, проводит рукой по моим волосам и, стоит мне только устроиться поудобней у него на груди, выдает:

— А со мной все просто. У меня три младших сестры.

От необычности услышанного я прыскаю:

— Что?!

— Что слышала, — он весело глядит на меня, — три несносные маленькие девчонки, которые висят на мне, стоит лишь приехать.

— Ты намного старше?

— О да… — он допускает театральную паузу, а когда я уже сгораю от любопытства, сообщает, — на шестнадцать лет.

— Они что, тройняшки?

— Погодки. Ой и устаю же я от них женихов гонять!

Я тихо смеюсь. Настроение постепенно ползет вверх и тут я понимаю, что совсем не знаю возраста Максвелла.

— Риндан, а сколько тебе лет?

Он качает головой:

— Ох, Мейделин… я уже совсем дряхлый старик.

— И все же?

Прежде чем ответить, инквизитор делано оглядывается, а затем делает страшное лицо и наклоняется ближе.

— Тридцать два, — шепотом сообщает он и я взрываюсь раскатом задорного смеха.

Но Максвелл не обижается — он ждет, пока я отсмеюсь положенное и, стоит мне затихнуть, тут же способствует продолжению веселья:

— Что, уже подсчитала разницу в возрасте?

Всхлипывая, я киваю:

— Се… Семь лет.

— И тебя не смущает, что из меня сыпется песок?

В попытке перестать смеяться я качаю головой. Меня действительно не смущает его возраст.

Когда короткая стрелка на часах подползает к одиннадцати, мы все-таки покидаем уютную кухню и перебираемся в спальню. Инквизитор, улыбаясь, смотрит, как я переодеваюсь в ночную рубашку и, стоит мне забраться в кровать, заботливо накрывает меня одеялом. Улыбаясь Максвеллу, я запоздало понимаю, что, кажется, ночевать буду одна.

— А ты… не останешься?

Мужчина качает головой:

— К сожалению. У меня сегодня дежурство — отдаю Вальтцу долг.

Я вздыхаю — как-то уже привыкла к присутствию мужчины в своем доме. И Риндан это чувствует — ласково проводит пальцами по моей щеке и, наклонившись, одаривает долгим многообещающим поцелуем.

— Я вернусь.

— Когда?

— Завтра.

Я поджимаю губы:

— Завтра я дежурю.

— Тогда я подожду тебя на работе.

Качаю головой:

— Не стоит. Лучше выспись.

— Обязательно, — усмехается он, — спокойной ночи, Мейделин. До утра не читай.

Я провожаю уходящего мужчину взглядом и долго прислушиваюсь к происходящему внизу. Максвелл чем-то шуршит на кухне — наверное, убирает забытый мной на подоконнике сыр, — затем переходит в прихожую и, наконец, хлопает дверью.

Cледующий день проходит рутинно. После завтрака я спускаюсь в сад и долго ругаюсь, увидев заячьи следы на снегу. Ушастые все же добрались до яблонь и оставили на коре следы своей вредительской деятельности. Поэтому медлить больше нельзя — я звоню садовнику и, в красках описав происходящее, получаю заверение о том, что сегодня все будет готово.

Садовник действительно приезжает через пару часов. На укрывание яблонь и расчистку снега уходит еще часа три — и, расплатившись с улыбчивым седовласым мужчиной, я возвращаюсь в дом.

Без Риндана кухня кажется пустой. Я долго стою у окна, глядя на очередного длинноухого наглеца, позарившегося на мою частную собственность. Пионы, подаренные Максвеллом, стоят на столе, напоминая о вчерашнем вечере. Вспомнив подробности жизни инквизитора, я улыбаюсь и качаю головой. Подумать только — три сестры… повезло, что старшим оказался мальчик.