Шрифт:
— Мири… — Рыжий опускается рядом, суёт полотенце в руки и аккуратно собирает осколки, — не расстраивайся, это всего лишь кувшин.
Он притягивает к себе, проводит ласково по волосам. И я реву ещё громче. Не хочу, чтобы он умирал, не хочу!
Тёмная магия безжалостно высасывает его жизнь день за днём, а я не в силах её остановить. Замедлить — да. Но уничтожить полностью не могу.
— Эдвард, прости, — всхлипываю. — Я бесполезная гусыня.
— Вот ещё, — рыжий насмешливо фыркает, — ты очень полезная гусыня.
— Что?! — слёзы моментально высыхают, и я возмущенно вскидываюсь: — Как вы меня назвали, лэд Тьер?
— А что такое, лэди Сиал? Я только повторил ваши слова.
Невыносимый! Несносный! Рыжий!
Резко встаю, складываю руки на груди, задираю подбородок и надменно требую:
— Лэд Тьер, немедленно покиньте мою комнату. Вы не имеете права находиться наедине с незамужней лэди.
— Ох, простите великодушно, — рыжий легко поднимается, продолжая нахально скалиться, — я думал у обрученных есть послабления. Извините за вторжение, дорогая невеста, — он пятится, не прекращая паясничать.
— Вон! — рявкаю, для верности швыряя скомканным полотенцем.
Эдвард юркает за дверь, успевая в последнюю минуту. Комок ударяется, шлепается на пол, и я слышу тихий смех в коридоре.
— Мири, как успокоишься, приходи в гостиную пить чай.
Глупый, глупый рыжий! Ему бы плакать, что осталось так мало, а он шутит.
И глупая, глупая я!
Глава 3
Я работаю с проклятиями Эдварда через день. Я бы работала ежедневно, но магический откат с каждым разом всё сильнее накрывает меня, оставляя без сил. Демоновы проклятия неохотно отдают свою добычу. Одно из них — то, что связано с головой — подчиняется лучше, но второе…
После лечения Эдвард выглядит как покойник. Собственно говоря, мы оба выглядим, как два ходячих мертвеца — осунувшиеся, бледно-зелёные, с синяками под ввалившимися глазами. Настойки мэтра Лурье ненадолго возвращают бодрость, но постоянно их пить нельзя: в составе сильнодействующие травы, выжигающие магический резерв.
И если рыжему, не обладающему даром, грозит неприятное, но не смертельное привыкание, я рискую остаться «пустой», напоминая старый дырявый сапог.
— Достаточно, Мири. — Эдвард несильно сжимает мою ладонь, отвлекая.
— Ещё немножко. Потерпи, прошу.
То проклятие, что опутывает лоб и затылок Эдварда, нехотя вытягивает из виска одно из тонких щупалец. Магическим зрением я вижу, как оно дрожит, выпуская в воздух гибкие шипы-отростки, словно ищет новую жертву.
Ну, уж нет! Не в этот раз! Отстань от Эдварда, гадость!
Будто услышав, мерзкое щупальце с сухим треском лопается, отпадая. Оно подергивается на ковре, источая тошнотворную слизь, и постепенно испаряется под действием исцеляющей силы.
Боги, какая пакость! Хорошо рыжий не видит.
— Получилось! Эдвард, у меня получилось! — кричу, но вместо крика из горла доносится сдавленный шепот.
— Миранда, хватит! — Злится рыжий и встряхивает меня за плечи.
Глупый, он не понимает — мне удалось. Одно из неизвестных проклятий можно уничтожить. Спасибо вам, боги!
— Нам нужно прекратить это.
— Что? — переспрашиваю удивленно, взирая на него снизу вверх. Моя голова покоится на коленях Эдварда и его пальцы перебирают волосы.
— Нужно. Прекратить. Лечение.
— Почему?
Пытаюсь привстать, но откат разрастается, растекается по телу густым вязким желе, превращая в безвольную медузу. Наверное, сейчас меня запросто можно свернуть рулончиком, как кусок ткани, даже не пискну. Единственное, что остается подвластным приказам мозга — это голос и мимика.
— Именно поэтому, — недовольно бурчит рыжий, и я слабо фыркаю в ответ:
— Боги! Мой дар просто нестабилен, нужно время.
— Мири… — голос Эдварда полон затаённой нежности.
И глупое сердце неудержимо рвётся в грудной клетке, как испуганный зверёк в охотничьем капкане. Губы сохнут, я облизываю их украдкой, пойманная в ловушку чужого взгляда. Зрачки рыжего пульсируют, расширяясь, будто тьма из проклятия просачивается наружу, замещая сапфировую радужку.
Он склоняется медленно. Очень медленно.
— Нет! Не надо! — прошу торопливо. — Ты обещал.
Эдвард взрыкивает с досадой и касается лба невесомым поцелуем.
— Прости, прости, прости, — лихорадочно шепчет, а потом накрывает мои губы своими.