Если б не карта, могли бы разойтись раньше, малыми группами проще укрыться. Но и заблудиться проще, в чужих-то горах. Пока что сбивали с толку преследователей, двигаясь к каменным осыпям, на которых следов не прочтешь. После них и разделятся, а до тех пор на коротких привалах Ка-Ян старательно перерисовывал карту. Большая она была, зараза, проводник туши и бумаги не пожалел, и еще футляр с листами выдал — старайтесь, мол. А Вэй-Ши придирчиво сличал копии, попробуй что не так обозначь, останешься без еды.

Эх…

После падения Сосновой Энори как-то непонятно затосковал, заметался, Ка-Ян был готов к тому, что он снова исчезнет. Сейчас, пожалуй, хоть и сильно к нему привязался, не желал его возвращения. Могут и убить, уже снова пошли разговоры — мол, он все же сменил сторону. Правда, другая половина была уверена: если кто сейчас и способен сбить со следа погоню, так это он.

Странный-таки он был, проводник их — в присутствии Энори все очень скоро проникались к нему доверием, а то и вовсе неистовым обожанием. Но стоило отлучиться куда-то на день-другой, и душу многих начинали грызть сомнения.

Ка-Яну он все равно нравился. Хотя представить его в мирной жизни не выходило, хоть тресни. И впрямь какой-то дух гор и беды, такой вот у их отряда хранитель.

И, похоже, все-таки уже «был»…

А жаль, очень уж домой вернуться хочется. И если умереть, то не зайцем, за которым по пятам бегут несколько лисиц. Хотя Энори столько раз уже уходил и приходил снова… в этот раз как-то по-другому было, Ка-Ян понял, а вот командир, кажется, нет. Но тот всегда готов ко всему.

— Умойся, — хмуро сказал Вэй-Ши — вот и он, как будто мысль его вызвала.

Ординарец послушно отложил карту, спустился к ручейку и долго оттирал тушь с лица — задумался, случайно себя разрисовал. Что ж, зато в кустах будет неразличим.

Долгим будет обратный путь.

**

Тэни перестал разговаривать и почти не ел. От пищи намеренно не отказывался, просто смотрел безучастно; поддаваясь уговорам, столь же равнодушно съедал малую часть принесенного. И снова будто спал наяву. И не только стараниями Лайэнэ, в нем словно погас и без того слабенький огонек. Пару раз велел принести бумагу, тушечницу и кисть, но забывал об этом, не в силах сосредоточиться на одном. Лайэнэ уверилась, что не ошиблась — он что-то хочет написать, и не скрывает это желание. Значит, послание не тайное.

Два дня она понемногу подливала ему зелье, и могла хотя бы ненадолго отлучаться без того, чтобы умирать от тревоги, но долго так продолжаться не могло. Ей нужны были другие травы, не только сонные.

На третью ночь, после визита врача и убедившись, что питье подействовало и мальчика не разбудишь ударом грома, она написала записку Микеро и подсунула под дверь. Писала — ей нужно в город, врач не удивится этому, знает ведь, кто она. Обещала вернуться утром и просила с мальчика глаз не сводить, как тот проснется. За это была почти спокойна.

Знала, что записку Микеро заметит обязательно, и все же взяла листок побелее. Словами сказать не решилась, во избежание расспросов.

Вышла на ночной воздух — как вырвалась, на какое-то время даже тревожиться перестала. Она все-таки была молода, и душа протестует, жить в страхе все время.

Письмо Энори Лайэнэ спрятала под одной из плиток в Лощине, с собой его нести было опасно, оставлять — тоже.

Летучие мыши носились над дорогой, ошалев от весны, и не обращали на храмы никакого внимания. Бестолковые — могут летать, а сами мечутся вверх и вниз, не знают, чего хотят! Вот ей бы способность перемещаться по воздуху…

План Лайэнэ таил в себе один изъян — она не рассчитала, что, хоть молода и полна сил, не очень привыкла долго ходить пешком, и всерьез, а не прогуливаться парком или берегом реки, где можно отдохнуть в любой миг. И носилок взять было негде. Ночью дорога от Лощины предсказуемо оказалась пуста, одиночество не пугало, но к открытию ворот молодая женщина опоздала.

Она решила заходить не через Кедровые, как все, кто возвращался из храмов: Лазуритовые находились ближе к ее дому, снаружи, обогнув часть городской стены, до них было быстрее, чем потом петлять между улочек.

Обычно по утрам тут царила шумиха — торговцы с повозками переругивались друг с другом за право пройти вперед, стражники осматривали товар, а простые путники старались, чтобы их никто не сбил с ног. Война все порушила, торговцы, если и были, уже прошли, народ не лился в ворота полноводным ручьем, а капал жалкими каплями вина из бутылки, осушенной пропойцей.

Лайэнэ бегло осмотрели на входе, потом чуть более пристально, заметив, что женщина молода и красива.

— Что, красотка, ночью к дружку бегала? Не от мужа ли? — подмигнул ей один из стражников. У нее сердце зашлось, показалось — лицо знакомое. А затем почудилось, что и Рииши сейчас появится здесь, он нередко бывал на тех или иных воротах с рассветом. С ответом Лайэнэ замешкалась, и услышала «Давай уже, проходи», как раздалось громкое «Дорогу!» — и прогрохотали копыта.