– …помочь Кретьену. В отсутствие Симона де Монфора и его сына шателен Нарбоннского замка – фактический глава города. Он может спасти узника.

– Церковный суд находится в ведении епископа. Боюсь, не во власти Габриэля что-либо решить в этом деле. – Агнесса попыталась оградить учтивого рыцаря от жестокости своенравной девушки.

– Пусть так! – В бегающих глазах Сабины отражались безумные мысли. – Но помочь мне проникнуть в городскую темницу ему вполне под силу.

Баронесса категорически запретила изнемогающей от собственной беспомощности племяннице ехать к Габриэлю в замок. Пусть придет сам, а там будь что будет. Давно справившись со своей глупой влюбленностью, Агнесса де Лонжер поначалу все же нервничала, принимая в своем доме шевалье д’Эспри. Как ни крути, а визиты приближенного де Монфора, по мнению тулузцев, бросали на нее тень. Однако после того, как Габриэля назначили шателеном Нарбоннского замка, многие из знати и именитых горожан поспешили завести с ним дружбу и сомнения осторожной баронессы развеялись.

Шевалье не заставил себя долго ждать. Взглянув на заплаканные глаза Сабины, ее заострившееся несчастное личико и кое-как заплетенные в косу волосы, он понял: случилась трагедия. И без лишних расспросов предложил девушке свою помощь.

– Кретьен де Термес – вы познакомились с ним у нас месяца два назад – арестован и находится в городской тюрьме. Его обвиняют в катарской ереси. Помогите мне с ним встретиться! – с мольбой выпалила Сабина.

Это был удар под дых. Габриэль не ожидал ничего подобного. Он-то думал, что, принимая его ухаживания, Сабина уже забыла о своем катаре – и вдруг слезы, страдания, просьбы. Но прирожденный боец, много лет учившийся держать удар, быстро справился с уязвленным самолюбием, лишь тень неудовольствия промелькнула на его лице. Сабина еще ребенок, запутавшийся в собственных чувствах, и он – взрослый мужчина – должен быть снисходителен к ней. Скоро она разберется, кто ей дороже. А сейчас девушке надо помочь. К тому же этот катар тоже человек, чья юность попала в беспощадный водоворот бесконечной войны.

– Я, конечно, не знаю всех обстоятельств, но попробую что-нибудь сделать. Мне лишь нужно будет как-то аргументировать ваше желание встретиться с заключенным. Первое, о чем меня спросят: кем вы ему приходитесь? – В ожидании ответа Габриэль пытливо посмотрел на Сабину.

– Родственницей. Скажем, кузиной, – быстро ответила за племянницу Агнесса, на которую выдержка шевалье произвела благоприятное впечатление. – Он сирота, думаю, никто не станет этого проверять.

– Годится! – кивнул обрадованный Габриэль: он опасался, что Сабина признается в чувствах к катару. – Не буду терять время. Как только появятся какие-нибудь новости, я сразу же вам сообщу.

Недельное ожидание измучило Сабину. Девушка плохо спала, мало ела и предстала перед Габриэлем с темными тенями вокруг глаз. В мужском сердце поселились жалость и ревность – весьма неприятная парочка.

– Я с хорошими вестями! Мне разрешили устроить вам встречу.

Без лишних предисловий шевалье в двух словах изложил суть дела, заставив себя улыбнуться и ни словом не упомянув о том, чего стоило ему это разрешение, к каким уговорам и обещаниям пришлось прибегнуть в разговоре с епископом.

– Через пять дней вашего катара повезут на допрос в епископский дворец. Там вы и встретитесь с ним в присутствии охранника.

– Спасибо! – кивнула Сабина и вдруг медленно опустилась на стоящий рядом табурет.

Увидев, что девушке дурно, Габриэль быстро налил вина в бокал и поднес к ее губам. Сделав глоток и окончательно растерявшись, Сабина подняла на шевалье виноватый взгляд:

– Спасибо, Габриэль. Спасибо за все.

Чего она ожидала от этой встречи, на что рассчитывала? Этого Сабина не знала. Но свидание, как и обещал д’Эспри, состоялось в замке епископа. Пригнув голову в низком дверном проеме, девушка покосилась на невозмутимого усатого конвоира с тяжелым боевым топором и медленно обвела помещение взглядом. В угрюмой комнате с наглухо закрытыми ставнями стоял деревянный облезлый стол и потертые лавки. Два зажженных факела отбрасывали зловещие тени на стены с потрескавшейся штукатуркой.

Не успела Сабина опуститься на скрипучую скамью, как в комнату ввели Кретьена и усадили напротив. Девушка тут же поняла, что его жестоко пытали. Прикусив задрожавшую губу, она с ужасом смотрела на спекшуюся кровь на его лице и теле, на обезображенный, ставший огромным рот, на заплывший багровый глаз, разорванное ухо и руки, наспех обмотанные грязными тряпками с проступающими алыми пятнами.

– Как вы? – задала Сабина глупый вопрос, из последних сил сдерживая рыдания. – Господи, о чем это я?! Кретьен, милый, скажите, чем я могу вам помочь?

– Я очень рад вас видеть! Но вам не стоило себя компрометировать, – отозвался узник хриплым голосом. Он попытался удобнее устроить измученное тело на жесткой лавке и невольно застонал.

– Почему ты так рано вернулся в Тулузу? – Сабина перешла на «ты», решив отбросить сухую вежливость.

– Заметил слежку и подумал, что в многолюдном городе мне будет легче затеряться.

– Отрекись от всего, назови какие-нибудь имена, согласись с тем, что от тебя требуют! – Сабина торопливо перечисляла варианты, которые могли бы спасти его от костра, но ответом ей был лишь неподвижно-обреченный взгляд катара. И тогда, быстро глянув на стражника, девушка произнесла одними губами: – Значит побег!

– Ты предлагаешь мне разрушить тюрьму и перебить всю стражу? – прошептал Кретьен и криво ухмыльнулся, продемонстрировав отсутствие передних зубов.

– Нельзя так! – Сабина все же дала волю слезам, позабыв об охраннике. – Пока ты жив, жива и надежда! Ты ведь сам говорил, что главное предназначение Совершенных – проповедовать, а не жертвенно пылать на костре.

Конвоир не выдержал и громко кашлянул, и она осеклась. В это время дверь открылась, и, объявив, что свидание окончено, арестанта увели. Рыдающую посетительницу также попросили покинуть здание.