Так вчетвером они пыхтели,

И каждый, вроде, был при деле.

Кровать, что многое видала,

Не выдержав страстей накала,

Вся расползлась и развалилась,

Но ебля не остановилась!

И разом кончила братва,

На Марфу вылив с полведра.

Она лежала, чуть дыша,

Обтрухана, но хороша…

Друзей же хмель вконец свалил,

И все уснули, кто где был.

Пока творилось суть да дело,

Пока столица вся гудела

И вся в умат перепилась,

И нажралась, и наеблась,

Опять на Русь напал злодей.

На этот раз – трехглавый Змей.

Давно хотела эта сволочь

И вероломный оккупант

Надеть на шею княжий бант.

Границу переполз он в полночь,

Спалил с десяток деревень,

Отведал тамошних людей,

Всех прочих данью обложил

Такой, что белый свет не мил!

Народ не в шутку испугался,

И к Киеву гонец подался…

Великий князь стонал в постели.

Мозги с похмелья так болели,

Во рту такая кутерьма,

Как будто съел вчера говна.

Уже глотнул ведро рассола,

Уже блевал на пол с утра…

Давно такого перебора

С ним не бывало, как вчера!

А тут ещё внизу гудеж —

Опять Илья поднял галдеж:

С утра друзей опохмелял,

И песни громкие орал.

Вдруг всё затихло. Что такое?

Вбежал гонец к нему в покои.

Просил, чтоб не велел казнить,

А дал ещё чуток пожить.

Мол, появилася напасть —

Горыныч на Руси лютует.

Сказал, что ночь переночует,

А завтра свергнет княжу власть.

Князь приподнялся на кровати:

– Ты, блядь, холоп, наверно, спятил?!

Что за хуйню ты намолол?

Коль брешешь – посажу на кол!

– Бля буду, пусть я удавлюсь,

На пидора тебе клянусь!

Я сам лишь чудом уцелел.

Чуть этот гад меня не съел!

Что ж, делать нечего, и князь,

Чтоб мордой не ударить в грязь,

Велел Илью к себе позвать,

И с ним вдвоём совет держать.

А через час Илья и други,

Слегка шатаясь с похмелюги,

Взобрались на своих коней

Навешать Змею пиздюлей.

А трехголовый в эту пору,

Устав от хамских дел своих,

Нашёл в горе большую нору,

В неё забрался и затих.

Чтоб не застать его врасплох,

Подстраховался хитрый лох:

Пока две головы уснули,

Одна стояла в карауле.

Илюша, Лёха и Добрыня,

Подкравшись к логову врага,

В раздумии чесали дыни —

Своя ведь шкура дорога!

Трёхдульный этот огнемёт

Огнём спросонья полыхнёт —

И поминай потом как звали.

Друзья позицию заняли,

И стали головы ломать,

Как злого Змея наебать.

Смекалка мужиков, бывало,

Не раз от смерти выручала!

И скоро план у них созрел

Такой, что равных не имел.

Смотавшись в ближнюю деревню,

Они там шорох навели,

Собрали баб, и через время

Лихую блядь себе нашли.

Уговорили, напоили

И вместе к Змею повалили.

Горыныч, вроде, отоспался,

Теперь зевал и просыпался.

Открыл глаза, и видит – баба

Идёт в чем мама родила!

Высока грудь, станок неслабый,

И длиннонога, и стройна…

И Змей, забыв про всё на свете,

В кустах засады не заметив,

На бабу вылупил шары

И показался из норы

С дрожащим хуем в напряженье,

Мечтая о совокупленье.

Но не прошёл и трех шагов,

Как был повержен и готов!

Ребята время не теряли.

Чтоб не успел он их сожрать,

Ему все пасти замотали,

И к дубу крепко привязали.

Красиво, нечего сказать!

И как Змеюга не пытался,

Дуб из земли не вырывался.

Верёвок не порвать. Крепка

Была мужицкая пенька!

Илья схватил его за горло:

– Ну что, гадёныш, погулял?

Пиздец подкрался, сучья морда!

Так, говоришь, крутым ты стал?

И не таких козлов ломали,

Что тут на нашу землю срали!