– Ты первый раз в тайге, Константин?
– спросил Волосатик, и я обрадовался, что меня так назвали.
– Белку еще не пробовал?

– А что, это здесь входит в мои обязанности?

– Да нет, просто так. Ты не злись.
– Он почему-то задумался.
– Белка вообще-то съедобная вещь. Вроде курятины.

– Не, я жяб обожяю, - сказал я.

– Тьфу!
– плюнул Страшила в пустое пространство.

– Жяреных, - уточнил я.

– Пижон ты, Константин!
– засмеялся Волосатик и посмотрел из своих волос на Конструктора.
– А как вас, товарищ, зовут?

– Андрей Крыленко. Андрей Петрович.

– А я Симагин, начальник лесоустроительной партии. Попали вы в переплет...

– Немного странно. Но ничего, иду.

– Спасибо. Но как же вы непроверенные сапоги обули на такое дело?

– А вы что?
– Конструктор показал свои зубы.
– Заметили?

– Новый сапог - хуже нет. А еще далеко до Кынташа... Волосатик забыл, конечно, что хотел нас отсюда вернуть. Он достал из кармана карту, прочертил спичкой загогулину, показал нам, только я даже не захотел смотреть - все равно придется идти дальше.

– Ясно, - сказал Конструктор.
– Ближе к месту по корде, а мы идем по дуге. Но где же ваши люди?

– Где-то лазят. Ждать их нельзя, потеряем время. Сейчао мы прямо вверх, на гольцы.

– А что это за тип?
– подал я голос.
– Ну, который там лежит?

– Мой таксатор. Парень что надо! Он там уже почти но-делю...

– Тогда пошли!
– Конструктор поднялся.
– В темпе. Волосатик написал какую-то записку; оставил в камнях у костра, потом дал Страшиле новые носки, а в сапог Конструктора залез с ножом и что-то там резанул. Только на меня не обратил внимания, будто у меня все в порядке с кедами. Хоть бы посочурствовал, капитан! Но скоро я понял, что Волосатик прав - у меня была лучшая обувь. Полезли в скалы, и мне прыгалось легко, а резина хорошо держала ногу на камнях. Нет, этот Волосатик соображает! И шагает, как верблюд одногорбый.

Полезли в щели - там росли кусты и было не так круто, как на уступах. Сначала я робко брался за эти жалкие веточки, но они, оказывается, железно сидели в камнях, и на них можно было надеяться. Стало жарко, пить жутко хотелось, но Волосатик еще внизу сказал, что о воде надо пока забыть и думать о том, как бы скорей до Кыги. До какой Кыги? Мы ведь от Кыги поднимаемся? Но я ничего не стал спрашивать, не хотел выглядеть городской соплей.

В разломы лезли поодиночке, чтоб не поймать на кумпол случайного камня. Пот ел глаза, я просто обливался весь, как никогда в жизни не обливался, и неинтересно было смотреть никуда - ни на ту сторону долины, ни вниз, где осталась прохладная Кыга, ни вверх, куда уходила гора. Интересно было мечтать о том, чтоб все это кончилось поскорей, думать о пол-метре колбасы или куске свинокопченостей. И еще приятно было беседовать с Бобом о какой-нибудь бодяге, вроде этой:

"Нет, милый Боб, это не пупыри, а горы, они даже тебя сделали бы сейчас похожим на меня, и всех нас, и это бы надо тебе, Боба".

Когда я настигал Жамина, он оглядывался, жрал меня своими черными буркалами, говорил слова, из которых можно привести какие-то невнятные пробормоты: "Куда бегут? Куда бегут? Сами не знают, куда бегут". Очумел он, что ли? Но вообще Страшила лез отлично, на втором или даже на третьем дыхании, и я тянул за ним, потому что он сам тянул за Волосатиком, который выбирал щели.

На хребет мы вылезли хорошие. Я увидел, что Жамин лежит у ног Волосатика, а тот стряхивает с себя рюкзак и достает из него - милая ты моя маман!
– флягу! Мы уселись рядышком, выпили по глотку, Страшила, конечно, два; и сразу стало скучно, потому что вода была вся.

– Жаб, говоришь?
– подмигнул мне Волосатик и прикурил от спички. Жареных?

– Ага!
– Я опять обрадовался, что он обратился ко мне и подмигнул.-.Это еще что! Мой кореш Боб шинель съел.

– Как это шинель?
– отодвинулся от меня Волосатик.

– В суворовском. Они там какую-то тайную клятву дали,

под это дело разрезали шинель на восемьсот кусочков и всем училищем употребили.

– Врешь!
– восхитился Волосатик.

– Чтоб мне никогда в жизни не видать родной Можяйки!
– поклялся я. Спорим на "американку"!

Волосатик захохотал, и Конструктор тоже показал свои клыки - больше, наверно, оттого, что разобрало Волосатика. А тот запрокинулся назад, выставил бороду и, шевеля мохнатым кадыком, ржал, как сто жеребцов, стонал:

– Ох, пижоны! Ну и пижоны!..

А Страшила смотрел на нас глазами шизика и ничего не понимал. Ясно, что он медленно, но верно балдел. Не глядя на нас, он вдруг встал и пошел, пошел так, что нам пришлось его догонять. Мне эта скорость была совсем ни к чему, потому что я зачем-to отобрал рюкзак у Конструктора. Пока мы сюда корячились, рюкзак потяжелел, и я сдуру сыграл в благородство. Твистовать могу часа два без перерыва, а вот пешком долго не выдерживаю. Пить еще сильнее захотелось - от того несчастного глотка, и от этого проклятого рюкзака, и от солнца, которое тут хоть и заходило иногда на отдых в жидкие тучки, все же было помощнее крымского, где мы с Бобом пляжничали в прошлом году.