— У тебя научился, — усмехнулся леший.

Постоял, клюку сжимая да на мост взирая и продолжил:

— Не учли мы с тобой чего-то, Веська, ох и не учли. Что-то не то на континенте деется, что-то страшное, да по ночи, в сумраке сокрытое. Вот скажи, ведала ли ты, что не токмо Заповедные леса, но и Заповедные болота, Заповедные реки уничтожаются?

«Откуда, лешинька?» — удрученно спросила.

— Вот и я не ведал, — признался друг мой верный. — А теперь смотрю на болотников и вот что думаю, Веся, я твое решение биться за Гиблый яр не понимал, глупое решение, своих забот полон рот, а тут целую войну развязать, а выходит… права ты была.

«Спасибо, лешинька, — поблагодарила искренне».

— Это тебе благодарность по пенек жизни, — криво усмехнулся мой первый помощник, опора моя. — Только одно скажи — что думаешь, можно мне мост перейти, глянуть что там и как? Аспиду я доверяю, может и не хотел бы, а доверяю. И то, что болотниковые семьи создвал — то дело верное, болотники они по одиночке слабы, а как много их, то ж сила с трудом одолимая. Так что аспиду, пусть и нехотя, пусть и настороженно, а доверяю я. И все же тебя спрошу — можно мне мост перейти?

Подошла я ближе, обняла руками призрачными друга верного, да и ответила:

«Нет, лешинька, нельзя. Ты моя опора, ты моя сила, ты всему нашему лесу Заповедному голова, тобой рисковать нельзя. Не смогу я без тебя, лешинька. Я многое могу, на многое способна, все в жизни перенесла, а без тебя не смогу я».

Ничего не стал говорить леший, лишь помолчал, на ту сторону болот глядя.

Долго молчал, и понимала я его — сама, когда в Гиблый яр сунулась, о нем же не подумала, и что он в ту ночь перенес мне не ведомо, да и ведать не хочу, страшно то, и больно.

— Ладно, ступай лес проверь, — сказал леший. — Ягод нам много потребуется, кореньев, морошки где взять для болот новых? Сама видишь, сколько прибывает-то, чем кормить? Большое дело мы с тобой затеяли, Веся, но кто, коли не мы?

«И то верно», — согласилась я.

Посмотрела на реку — Водя тоже на посту был. Трудился, воду речную в болота проводил, да не простую воду — с рыбой, с мальками, с тиной съедобною. Помогал, чем мог, скверну уничтожал, серебряные ручьи на границе выжженной пробудил, да мелких болотников, баловников тех еще, родителям возвращал.

А все же главная заслуга во всем была аспида.

И идея с болотниками да болотницами его, и как ловко отвлек ведуний лесных, и как бой провел уверенно да продуманно, аки полководец опытный. И хоть в душе ворочалось недовольство — про болотников мне должон был сказать, а все ж таки не могла я не признать — поступил правильно. Верное решение было. Болотники, что дома свои потеряли, за новый дом сражаться будут истово. И как бы не повернулось дальше событий колесо, а все ж теперь вот они, болота Заповедные, территория магией напитанная, от скверны отчищенная, да заполненная теми, кто за дом свой глотку и мертвякам перегрызет. Хорошее решение принял аспид, верное, долговременное. Отныне никаким лесным ведуньям, никаким магам — земли эти не захватить.

Но кормить их всех как?!

И помчалась я по лесу тенью призрачной, решать вопросы насущные.

По первости отправилась к Рудине, она над моими болотами главная была. Да ожидала я от болотницы недовольства и гнева, слов недобрых ожидала, а вышло все иначе — Рудина сама по моим Заповедным болотам металась, где кого на временное жилище устраивала, кого из своих к новоприбывшим с едой направляла, а настичь ее смогла, только на затопи с морошкой. Стояла Рудина на одном колене, обе ладони к земле влажной прижала, да и вливала силы свои, как могла, сколько могла, столько и вливала, чтобы росли ягоды быстрее.

Да только дело то хоть и верное, задумка правильная, а вот исполнение…

«Не так, Рудина, — прошептала ей порывом ветра. — Ты не ягоды вызревать заставляй, ты корням силу направь, а иначе ну созреет морошка к утру, а уж к вечеру — вся затопь почернеет, да съежится. Ты не ягоды растишь сейчас, ты морошку губишь».

Всхлипнула болотница, села на землю, по лицу слезы потоком.

Я ее дело продолжила — воды призвала, да не простой, а с золой, с перегноем из лесу, да вдохнула жизнь в ростки, что иначе погибли бы, задавленные более сильными кустами, и зазеленела затопь, вся кустиками морошки покрылась, на каждом кустике россыпи ягод, вот только не зрелых. Природа она тонкого обращения требует, я чем смогла — помогла, а ягоды поспеют и сами. Не за день — за неделю, зато поспеют и много их будет.

Рудина за всем следила внимательно — училась. Она болотница старая, опытная, у нее своих знаний с избытком, на мои методы Рудина всегда косо смотрела. Всегда, но не сейчас.

— Скажи, хозяйка лесная, что ж это деется? — спросила тихо, ладонь к земле приложив, да заучивая-запоминая, все мои действия.

«Не ведаю я, Рудина, — ответила порывом ветра с болот».

— Молодая ты еще, — усмехнулась болотница, — зеленая. Зеленее ягод этих, коим спеть еще и спеть. А я вот сегодня, Веся, страшное узнала… от семьи моей, что жила в подгорных болотах… ничего не осталось. Нет у меня больше братьев, отец сгинул, мать убили… И не только в мою семью беда пришла… Где ж это видано, чтобы болотницы потомство русалочье спасали, Веся? Мы ж враги, понимаешь? Мы исконные враги. Нам, болотникам, милое дело — реку в болото превратить. У русалок другая задача — они реку чистой да быстрой хранят, баланс в ней поддерживают, контролируют. От того воевали мы, многие сотни лет воевали, мы враги, Веся… Так скажи мне, насколько страшен наш общий враг, если русалки с болотницами объединились? Если спасают друг друга? Если детей врагов своих ради сохранения их жизни среди собственных прячут?