Дикон вновь осёкся, едва удержавшись от желания убедиться в правоте внезапно осенившей его мысли и тем самым сразу подытожить медленно движущееся к развязке повествование.

– Сказала, что её зовут Элизабет Джексон. Что она умерла пятнадцать лет назад и что в этом доме живут её мама и папа. И что она очень хочет увидеться с ними. И ещё зачем-то извинилась. Сказала, что очень надеется, что это не продлится долго. Я не знаю, как это расшифровать.

Да. Он был прав.

Теория, изначально напрочь лишённая даже намёка на здравый смысл, по крайней мере в разрезе стандартного мировосприятия, теперь стремительно связалась достаточно прочной и ровной цепью, в которой каждое событие логически дополняло другое. По крайней мере, так хотелось думать и в это хотелось верить. Сейчас хотелось.

Всё же здравомыслие воспользовалось своим правом на слово и решительно потребовало таймаут. Дикон отодвинул уже почти пустую пиалу и, уделив немного больше времени на порядочный разбор мыслей, обратился к своей гостье.

– Это всё, конечно, здорово и даже понятно. Но, Дори, поймите меня правильно, пожалуйста, – вы так неожиданно появились, что я пока не знаю. Не знаю, что делать. С одной стороны, правда, очень хочется верить во всё то, что вы рассказали, хоть это и звучит… мягко говоря, странно. С другой – ещё есть не один и не два вопроса, на которые хотелось бы получить ответы. Но не сегодня и не сейчас.

– Да, конечно. Я понимаю.

– И за это вам огромное спасибо, – Дикон даже не заметил, как едва прибавилась громкость его голоса: видимо, как остаточное явление от снижения неожиданной моральной нагрузки, – Только не думайте, что я вас выгоняю.

– Ни в коем случае.

– Это хорошо. А, да. Самое главное-то чуть не забыл. А как мне найти вас? Ну или Вам – меня? Это ведь не первая и последняя встреча?

– Нет, точно нет. Запишите мой номер.

– Диктуйте. Я сделаю дозвон.

… – В общем, как-то так. Поговорили и разошлись… Я пока не знаю. Выходной послезавтра будет, может увидимся… Да, хотелось бы. Просто как-то слишком хорошо всё сходится… Ага, будто так оно и есть. Хотя всё равно звучит… нет, не совсем бредово, но просто так верить тоже не получается. Ладно. Спасибо, что выслушала… Конечно! Я позвоню… Да, теперь уж точно. Ещё созвонимся. Спокойной ночи.

… – Вечер добрый, Сара. Как вы там?… Не поверите, но я тоже по вам скучаю… Это вы шуточку шутить соизволили?… Да-да, конечно. Конечно, как же мне тут скучать, когда такие вещи дивные происходят. Я уже говорил, что понимаю, как всё это звучит со стороны, но, тем не менее. Просто поверьте мне. Кстати говоря, мы снова виделись. Сегодня… Не знаю, вроде как кое-что немного прояснилось, а вроде как – наоборот, только сильнее запуталось. Давайте я расскажу. Может, вместе сможем разобраться…

***

Пару дней назад, он совершил по-настоящему непростительную ошибку. Закрыв за Дорис дверь и выкурив последнюю за день сигарету, сразу пошёл спать. А пиалы с остатками чая так и остались стоять на столе. Немытые, не вытертые и не убранные обратно в шкафчик.

Сара бы такого ни за что не простила. К счастью, Дикон вовремя одумался, и к утру следующего дня абсолютно все составляющие столь памятного сервиза стояли на прежних местах, чистые и отполированные чуть ли не до зеркального блеска.

Сейчас же он делал очередную выгрузку ежедневных отчётов и откровенно халтурно пытался отделаться от мысли, что та незапланированная встреча не просто нарушила привычное течение жизни, а как-то стремительно и незаметно прочертила жирную линию с отметкой «ДО/ПОСЛЕ». Будто в привычную утреннюю чашку чая внезапно добавилась ещё одна ложечка сахара – не понятно, стоит ли привыкать к этому, или же оставить всё как было.

Аргументов в пользу категорического непринятия подобралось маловато, хотя каждый казался достаточно веским. В основном, все строились на фоне отсутствия возможности рационально объяснить произошедшее. Тот факт, что внезапно на пороге его квартиры появилась девушка, капля в каплю похожая на его покойную дочь, оставался самым значительным и вероятным, по сравнению с тем, что она ещё и якобы способна помнить всё то, что могло происходить с Лиззи пятнадцать лет назад. Если рассуждать совсем поверхностно, даже низко, – у неё не было сестёр и братьев. Родных. Двоюродных, троюродных – да, достаточно, но никто из них не был настолько на неё похож. В конце концов, они были практически ровесниками. Теоретическое допущение о собственной неверности, или со стороны супруги (в конце концов, работа разъездного характера), не прожило в голове и минуты. Утверждать о том, что, в кругу общения дочери могла быть её идеальная копия, которая ещё и имела при себе все средства для идеальной мумификации, было даже более безумно, чем продолжать далее искать изъяны в семейной биографии.

Да и, в принципе, зачем пытаться мыслить одними фактами и аргументами?

Вопрос, с появления которого желание разобраться во всём с практической точки зрения стремительно снисходило на «нет».

– Мистер Джексон, можно?

– Вас – не знаю. Меня – точно нет.

Попытка сходу юморить или даже саркастировать – уже кажущаяся естественной реакция на несанкционированное вторжение посреди архиважных размышлений. Хотя, пожалуй, в этой ситуации секретарю стоило бы сделать скидку – всё-таки дверь в кабинет не была заперта, и даже можно было разглядеть, как мистер Джексон сидит, вперившись взглядом в одну точку на стене. Находящуюся где-то между двумя похвальными грамотами и собственным шаржем – прощальным подарком с предыдущего места работы.

Хотя, пусть даже оказавшись по самые уши затянутым в размышления, не услышать и не увидеть приближения ледокольного туловища уважаемой миссис Лоуренс мог разве что слепоглухонемой коматозник. Потому как если на тебя надвигается довольно внушительных размеров крейсер, опоясанный весьма приметной якорной цепью с поблескивающей пряжкой, – тут, как говорится, не обязательно держать наготове подзорную трубу; достаточно и стандартной пары вполне себе зрячих глаз.

Крейсер, тем временем, пришвартовался перед совещательным столом, занимавшим по длине и ширине чуть меньше половины всего объёма помещения, моментально заслонив ту часть стены, где располагались так называемые «знаки отличия» за совершенно бесполезные достижения. Окинув дежурным взглядом чрезмерно выразительных очей будто бы незнакомое место начальника, величавое судно выкрутило на середину громкость своего рупора и невозмутимо начало дежурное вещание о чём-то безотлагательном.