Я забрала пальто из гардероба и подошла к зеркалу. С самомнением у меня полный порядок, но не побоюсь сказать, что выглядела я шикарно. Только вот внутри… Полное дерьмо. Слишком всего много, слишком все сложно, а я держу лицо. Годы тренировок — и эта маска срастается с кожей.

Роберт научил меня быть стервой. С той самой встречи в больнице Нью-Йорка, когда я впервые увидела своего мужа. И хоть тогда я не хотела видеть вообще любые лица, не хотела говорить ни с кем, он смог расположить к себе. Роберт не пытался залезть мне в голову, не жалел меня, а просто разговаривал со мной. Я сама не заметила, как выложила ему все, как описала свои чувства, даже нашла слова для своей боли.

А когда пришло время выписки, я ляпнула то, о чем не пожалела ни на секунду. Я поняла, что не хочу возвращаться к родителям, поэтому попросила Роберта жениться на мне…

Я тряхнула головой и снова посмотрела на свое отражение. Только теперь я там была не одна. Сразу мне показалось, что это игра воображения. Я даже ущипнула себя за руку.

Не помогло. Мы молча продолжали смотреть друг на друга, и я даже видела, как опускаются мои плечи, как на лице появляется растерянность. И снова вокруг как будто не было никого и ничего: все звуки умолкли, все лица стерлись, все краски потеряли цвет.

И сквозь этот вакуум я расслышала вопрос:

— Ты с Богдановым спишь, что ли?

Мне как будто язык вырвали. Я не могла ничего ответить, даже не могла пошевелиться. И где мое красноречие, которое я недавно так удачно использовала?

— Что ты здесь делаешь? — только и могла выдавить из себя.

Тринадцать лет назад я бы решила, что его сюда привела ревность. Он вообще с ума сходил, если ко мне приближался кто-то. А уж если этот кто-то пытался флиртовать… Ох, это было стихийное бедствие.

Чертово сердце бешено колотилось. Казалось, я ни шага не смогу сделать — ноги не слушались. А в помещении стало невыносимо душно, что голова закружилась, как будто от нехватки кислорода.

Я смотрела и смотрела, хотя видела его совсем недавно. Моя любовь не повзрослела вместе со мной — она осталась все такой же трепетно-юной, со щепоткой постоянного волнения и ноткой помутнения рассудка. Это одержимость, бешеная жажда… Но вместе с тем и легкость, окрыление.

Наверное, я стояла бы так долго, впитывая в себя его присутствие, запечатляя в памяти каждую черту его лица, запоминая каждую секунду, проведенную вместе. Но Женя взял меня за локоть и сказал:

— Идем.

Его прикосновение — удар тока. А его голос — дудка крысолова. Я готова идти, и плевать, куда меня это приведет.

— Женя, — сказала я, когда холодный воздух немного привел меня в чувство, — я не сплю с Богдановым.

— Если честно, мне плевать.

Четыре слова — четыре пощечины.

Почему все так сложно? Нам просто надо поговорить. Но я как будто проглатываю язык, когда его вижу, а он — загораживается от меня.

Женя открыл дверь машины и подтолкнул меня в салон. Захлопнув дверь так, что у меня уши заложило, сам обогнул авто и устроился за рулем.

Господи, что со мной творится? Я столько хотела сказать, так хотела смотреть на него, а не могла повернуть голову и произнести хоть слово.

Так близко — мы почти соприкасались руками. И снова в машине, пусть и другой. Я осязаемо ощущала наши воспоминания, меня сводила с ума мысль, что я могу — наконец-то могу — прикоснуться.

— Ты уезжать не собираешься, как я понял?

Я не улавливала смысла его слов — только дыхание, которое едва коснулось моей щеки.

— Женя… — повернула голову, но в темноте смогла различить лишь очертания.

Голос мой прозвучал так жалобно, что самой стало противно. И снова больше ни фразы не могу выдавить.

— Надо поговорить, — решил он за нас двоих и выехал с парковки.

Я не спрашивала, куда мы едем, но не удивилась, когда увидела знакомый двор. И снова ночь, и снова мы одни в подвале Арсена…

Полная башка противоречий и путаница в показаниях — именно так я бы мог охарактеризовать себя со стороны. Да, какое мне дело, с кем она спит… А какого хрена тогда спрашивал?

Когда Антон заговорщицки поделился информацией о том, что за той дверью, у меня в руке чуть не треснул стакан. Притон для неверных мужей и их любовниц, для престарелых дам и их молодых альфонсов — в общем, место разврата. Здравый смысл подсказывал, что, скорее всего, у Богданова были какие-то дела с Родионовым, поэтому Лиля и встречается с ним. Но, блядь, неужели нельзя встретиться в общем зале?

Давно забытое чувство ревности било изнутри по ребрам и будило во мне зверя. Я то и дело поглядывал на часы, отсчитывая минуты, которые она провела там.