– Ты че ж это, Серега, народ пужаешь?

Серега выпрямился:

– Дык! – и показал пальцем в окно.

– Ну и че? Цирка не видал?

– Так за одну ночь!

– Ну так было бы хотение. Наука! Да? – Орлашин повернулся к Светлане.

– Раздувной шатер. Американская технология, – снисходительно улыбнулась Светлана, – Разворачивается за три часа.

– Ну вот, – кивнул председатель Сереге, – А ты не тычь носа в чужое просо. Заходи, че встал?

– Пойду я, – Светлана изящно повернулась и вышла.

– Вот, сударики-сандалики мои, че творится, Серый, – поменялся в лице и голосе Орлашин, – А ты говоришь… Народ надо собрать к восьми.

– А давайте в колокол вдарим. Будет прикольно, – Серега опустился на стул, приставленный к председательскому столу.

– Тебе все одно… Пацан ты пацаном! Прикольно, бога душу мать, ему! Слов-то каких нахватался. А церковь того… что народ скажет? – Орлашин уставился в окно и на минуту задумался.

– Так, малой… Давай, значит, по домам пойдешь, – сказал он, – Сначала к Таньке. Она болтунья такая, что первее тебя всем разнесет. Понял?

– Радио-Таня-то? Она-то – да… Сделаю, – поднялся со стула Серега.

– Ну тогда того… действуй. Щас к Емельянову сходи в мастерские. Пусть они колесо поставят фокуснику к обеду, потом к Варламычу. Пусть едет на птицефабрику того… без меня. Егоркину пусть возьмет. И к Егоркиным зайди, а-то Варламыч забудет, я его знаю. А потом вот… и по домам… народ звать. Начало в восемь. Понял? Чтоб без опозданий все. Понял? Чеши.

– Пал Петрович, а Варя в цирк пойдет?

– Собиралась. Ну, иди давай.

Туман начал рассеиваться только к обеду. В рваной прорехе редеющего облачного слоя показалось солнце и ненадолго вернуло Барановичам сочные деревенские краски. Местные заприметили купол, и осмелев к полудню, периодически наведывались с вопросом “А че это?” к заезжим рабочим, лениво покуривавшим на складных кемпинговых стульях у раскрытых настежь дверей фургонов.

К пяти стемнело. Цирковые включили прожекторы. Подсвеченный мощными софитами, шапито стал казаться еще загадочней и величественней.

В половине восьмого из динамика грянули фанфары. Два одинаково одетых униформиста вышли из цирка чтобы поднять и закрепить брезентовые пологи. Собравшиеся на площади после церковной службы селяне потянулись ко входу.

Внутри было довольно просторно. Широкий манеж, укрытый темно-синим пластиковым настилом, опоясывал амфитеатр зрительских мест – десять рядов алюминиевых скамеек с аккуратными пластмассовыми сиденьями. В колонках, закрепленных на высоких стойках по обе стороны от форганга, играл оркестр Поля Мориа.

Большинство сельчан ничего подобного раньше не видели. Пройдя под пологами, они останавливались, с любопытством разглядывая наполненные воздухом опорные столбы, сходящиеся в верхней точке купола щупальцами огромного осьминога. Приоткрытые рты складывались в улыбки. Позади идущие напирали, подталкивали, и зеваки пробирались к свободным местам, по ходу здороваясь, улыбаясь и продолжая озираться. Молодые и старые, молчуны и балагуры, не говоря уже о ребятишках, все были возбуждены и, по мере заполнения зрительских мест, все громче и громче говорили между собой, обсуждая, то – конструкцию шапито, то – будут ли показывать дрессированных львов, выдержат ли опорные столбы воздушных акробатов и будут ли в программе клоуны.

Серега устроил бабушку во втором ряду, и забрался на самый верх, сел с краю, чтобы иметь возможность, если представится случай, пересесть поближе к Варе.

К восьми часам не осталось свободных мест. Последние из вошедших стояли в тесном проходе. В первом ряду, напротив форганга сидели Орлашины. Павел Петрович, Зинаида Антоновна и Варя. Слева от председателя клевала носом невыспавшаяся Вера Егоровна.

Серега высматривал с верхотуры Варю, а Варя гипнотизировала красный бархат занавеса, из-за которого должен был выйти тот, кто ради нее устроил это чудо.

Наконец, ткань шевельнулась, загремели фанфары, занавес распахнулся, и на манеж быстрым цирковым шагом, вышла сияющая помощница факира в откровенном – к восторгу Орлашина – переливающемся блестками белом трико. Дождавшись полного внимания публики, она громко объявила:

– Дамы и господа! Товарищи! Великий маг из Дамаска! Хранитель печати Арканума Семерых! Ануар Аль Нахи!

Затем вскинула вверх левую руку, и оттуда, из-под самого купола полыхнул языком черного пламени огромный лоскут шелковой ткани, скользнул вниз, и, коснувшись арены, рассыпался тысячью гаснущих искр. В центре манежа теперь стоял одетый во все черное Анвар Иванович. Сельчане ахнули и забили в ладоши. Факир поднял руку и, не дожидаясь тишины, заговорил: