— Мааам!!! — выкрикнула Лайса, чувствуя себя полной дурой от прилива волны пустых надежд к голове — Мааааам!!!

Тетка обернулась. Пробормотав что — то осипшим от пьянства и бесконечных простуд голосом, нагнулась и подняла с каменных плит дороги толстый огрызок стекла.

В следующий момент Лайса Канц завопила от удара брошенного осколка и резкой, режущей боли. Теплая, красная струйка побежала по лбу, кровь попала в глаза. Глаза защипало.

— Пошла в жопу! Выродок… Иди отсюда, тварь! Я тебя не знаю, девка…

С тех пор картинки о детстве стали просто картинками. Кадрами какого — то фильма о чьем — то жизненном пути.

Может, пути Лайсы Канц. А может, и нет.

После рейда расформирования Черного Сектора, который уже давно бельмом на глазу свет застил законопослушным гражданам и муниципалитету, Лайса Канц сбежала в город.

Поболтавшись там еще какое — то время, вернулась в приют.

Сама.

Девочка не вернулась бы туда ни за что, если бы однажды не увидела Анету во сне. И не дала ей то треклятое обещание вырваться и не поняла, что вот не вернись она сейчас в интернат — сдохнет от голода и что тогда? Как вырываться — то?!

— Ну вот, сэттар Дэннис. — Лайса стиснула в руке плотное стекло бокала — Как — то так.

Рассказав сейчас сэттару почти все, она чувствовала себя неудобно. Неуютно. Обычная история. Зачем Тирону знать это? Для каких целей? Вот совсем ей было это непонятно…

— Так, говоришь, нет родных?

Девушка отрицательно покачала головой. Рассудив, что даже если он и знает об Анете — говорить они о ней не будут.

Потому — что стыдно иметь в родственниках буйнопомешанную сестру. Очень стыдно! Лайсе вбили это в башку еще в интернате.

— Поменьше распространяйся о таком, — Тина, одна из подруг, слыла среди них умной — Иначе в люди не вырвешься, Канц. Сама знаешь, если психи в родне — даже на нормальную работу не возьмут. Если что, говори — нет никого. Мы маргиналы, нам и этого клейма на всю жизнь хватит…

Тирон поднялся с табурета. Отвернулся к окну, не желая показывать любовнице перекошенное от злости лицо. Итак не красавчик. И не слепой — каждый раз видит прекрасно, как Лайсу всю корежит от омерзения во время их постельных игрищ.

Злился он в этот момент почему — то на себя…

— А дальше? Ты же вроде работала?

— Работала, сэттар. У меня хорошее место было, официанткой на точке. Ну, в кафешке. Дотации же кончились, из интерната меня выставили. Так я и комнату сняла, и работа хорошая. Потом кафешку закрыли.

— Почему?

Девушка пожала плечами:

— Мне откуда знать? Вроде, кто — то из клиентов отравился. Кафешку закрыли, денег не стало. Из комнаты под жопу коленом, естесственно. Ну и все. Дальше вам известно.

Он полуобернулся к ней:

— Ничего мне неизвестно. Половину наврала, это точно. Работы лишилась, жилья лишилась и сразу воровать? А другую работу поискать? Другое жилье?

— Ой, да идите вы…

Девушка сорвалась со стула, на котором сидела до этого момента. Разозлили ее слова Тирона страшно! Что бы понимал… Дуболом, солдафон несчастный!

— Все. Тихо, Канц. Не ори.

Мужские руки сдавили ее тело грубо, но… ласково. Лайса фыркнула и отвернулась.

— Пустите. Я хочу спать.

Она врала. Спать совсем не хотелось. Но и таять в его руках тоже.

— Слушайте, сэттар Дэннис… Можно вопрос?

— Можно.

— А вы женаты были вообще? Дети есть?

— Тебе зачем?

Девушка опять пожала плечами:

— Да так…

Она уснула на жестком плече Тирона, обтянутом тканью рубашки, завернувшись в плед и совершенно забыв о том, что не хотела таять в руках мерзкого солдафона…

Дэннис смотрел в потолок и слушал ровное дыхание любовницы.

Семья, жена… Когда — то это случилось и с ним.

Но только это было настолько давно и закончилось тааак печально, что уже казалось неправдой и сном.

Кошмарным сном. Почти бредом.