— Интересно. А о какой пирамиде ты говорил?

— Ну, как же! На каждом из нас лежит огромная ответственность. Каждый из нас является результатом отбора лучших генотипов в процессе более чем тысячелетнего естественного отбора. Если подумать, то все помыслы и деятельность всех твоих предков, этой сумасшедшей толпы разных людей, была направлена на создание тебя, как вершины и одного из составных кирпичиков этой бесконечной пирамиды. И как, спрашивается, при таком раскладе человек может растрачивать свои силы на абы что?

— Значит, ты преступник?

— Получается так, — Монгол пожал плечами.

— И против тебя надо принять меры и изолировать тебя от общества?

Монгол с интересом посмотрел на меня своими прищуренными глазами.

— Прямо здесь?

— А что? Тебе это претит? Стесняешься пирамиды предков?

Монгол усмехнулся. Мелкие, плотно сбитые зубы влажно мелькнули между темными губами. Я прижалась к нему грудью и провела ладонями по его бедрам.

— Ну, так что? Лимон подождет?

— Подождет, — решительно подтвердил Монгол, и я услышала, как звякнул ремень его брюк.

Помещение для курения было маленьким, но вполне подходящим.

— Кали, сними обувь, — хрипло попросил Монгол.

Он был фетишистом и совершенно сходил с ума, когда видел меня, стоящую на полу босиком. У каждого человека, даже такого умного, должны быть свои странности. И обычно они есть.

— Ты, наверное, знаешь, что такое человек?

— Знаю, — он наращивал ритм. Все быстрее и быстрее. Грубее.

— Ну, так скажи мне! — Я вскинула ноги, утопая в теплом чувстве приближающегося оргазма.

— Человек… — его уже трясло. — Это мостик… На пути… к… Сверхчеловеку!!!

Его финальное “.у” слилось с моими криками и его воем. Кто-то ломился в двери курилки, не понимая, что дверь приперта изнутри не напрасно.

Было хорошо.

Все-таки я предпочитаю постель.

Когда мы выскочили из курилки, в коридоре уже собирался народ.

Мы пронеслись через волну недовольства, через возгласы, через руки, спины. Толпа, словно большая амёба, не хотела нас отпускать, выпускала липкие щупальца.

Я едва успела привести в порядок одежду, как мы влетели в лабораторию к Лимону, который уже нетерпеливо бегал по узкому пространству между столами, чертежными синими панелями и стеллажами.

— Какого черта? — накинулся на нас Лимон. — Это у вас называется выйти покурить? Сорок две минуты! Что можно делать сорок две минуты в курилке?

— Ну, можно и дольше. В принципе, я мог бы рассказать, — Монгол отдышался. — Хотя полагаю, что вам, Иосиф Карлович, это будет не слишком интересно слушать.

Лимон позеленел.

Монголу было известно, что его начальник неоднократно подкатывал ко мне, и дело не кончалось скандалом только потому, что люди, стоящие за моей спиной, все аккуратно заминали. Впрочем, этой детали Монгол не знал.

— Дмитрий, — выдавил Лимон, играя желваками, — вы должны понимать, что работа, которую мы тут делаем, имеет огромное значение.

— Для чего? — невинно поинтересовался Монгол, он же Дмитрий Карра, моргая раскосыми щелочками глаз.

— Хотя бы для науки. Потому что, насколько я понимаю, никакие другие критерии для вас не существуют. С вашим цинизмом глупо рассуждать о государстве, родине или даже человечестве.

— Почему же? — Монгол уселся на стол. — Можно и о государстве, и о родине, если, конечно, не смешивать первое и второе. Можно даже о человечестве. Но боюсь, что мои рассуждения на эти темы вам, дорогой Иосиф Карлович, покажутся весьма спорными. Поэтому я бы предложил вернуться к работе.

И, не давая Лимону опомниться, он перевел разговор в научное русло.

Я любовалась Монголом. Циничное молодое животное, с колоссальным потенциалом во всех областях жизни. Гений божьей милостью, который не приложил к собственной гениальности ни единого усилия. Просто таким родился. Его выводы отличаются оригинальной смелостью небитого наглеца. И, что самое интересное, он всегда крутится вокруг да около истины. Наверное, у него чутье, как у акулы на кровь.

А истина заключалась в следующем: Монгол в своей дешевой лаборатории ухитрялся добиваться результатов, недоступных целым корпорациям с их неизмеримыми мощностями и возможностями. И Лимон совсем не преувеличивал, когда говорил о ценности для науки работ Монгола. И так считал не только он один. Вокруг Монгола и его разработок уже давно вертелось колесо межкорпоративных интриг, борьбы и открытой войны. Фактически мозг Дмитрия Карра был самым дорогостоящим серым веществом на пространстве всей Восточной Европы. И для обладания этим веществом корпорации не выбирали средств.