Я тяжело вздыхаю. Честно говоря, нельзя валить всю вину на Хаммера. Я хочу еще раз извиниться. Дать ей понять, что делаю это потому, что облажался сам.

— В четверг состоится встреча, где обсудят предложение о моем партнерстве, — вместо извинений говорю я.

Она мрачно усмехается, когда включает поворотник, чтобы свернуть на шоссе.

— А что потом? Как только станешь партнером, больше не разрешишь ему лапать свою жену?

Этой фразой она будто бьет наотмашь. Господи Иисусе! Наверное, я это заслужил. Я разрешил ему ее лапать? Ну давай, продолжай дальше.

— Я не могу позволить себе злить его прямо сейчас, — натянуто отвечаю я.

— Угу, — тем горче ее согласие. — И он это знает. Поэтому, поскольку он любит напоминать тебе, как ты зависишь от его настроения, он пытается нащупать, как далеко ты позволишь ему зайти. Ему нравится играть с тобой, дергая за ниточки, как марионетку.

— Серьезно? — Я сжимаю челюсти, изо всех сил не давая вырваться гневу. — Послушай, я пытался придумать, как вежливо сказать ему, чтобы он убрал от тебя руки, но ты к тому времени уже отступила, так что у меня не было возможности.

Пейдж бросает на меня взгляд, полный отвращения.

— Значит, если бы он сказал: «Эй, Логан, я сделаю тебя партнером, если ты позволишь мне трахнуть твою жену» — что бы ты ответил?

Я вздрагиваю, откинув голову назад. Ее слова поражают, словно удар током.

— Что ты несешь? — Я изумленно смотрю на нее, пытаясь собрать свои мысли в кучу, пока она не сводит глаз с дороги. Замечаю, как напряжена ее шея, как яростно затрепетали ресницы и как побелели костяшки пальцев, сжимающие руль.

— Съезжай на обочину, — говорю я, завидев ее слезы. — Прямо сейчас.

К моему удивлению, она послушно поворачивает машину и замедляет ход, чтобы остановиться. Мы долго сидим в заведенной машине, пока она молча вытирает слезы, а я пытаюсь прийти в себя.

— Что происходит? — наконец требовательно вопрошаю я. — Это только из-за того, что он облапил тебя?

Я смутно осознаю, что перестаю дышать, когда она, наклонив голову, начинает растирать пальцами лоб, словно пытаясь унять физическую боль.

— Детка, я чертовски виноват перед тобой? — говорю, не в силах дождаться ее ответа. — Я облажался и чувствую себя полным придурком. И больше не позволю ему так поступать.

— Почему ты обсуждаешь с ним сколько детей мы хотим? — резко спрашивает она хриплым от обиды голосом.

Э-э-э. Ладно. Я пытаюсь понять, почему она решила сменить тему и проигнорировала мои извинения.

— Понятия не имею… — начинаю я, пожимая плечами, — Я только мимоходом упомянул. Он заставляет меня обедать с ним, чтобы было с кем выпить. У нас нет общих тем для разговора, кроме работы, но иногда ему становится мало, и он начинает интересоваться моей личной жизнью. Я не могу просто… сидеть молча.

Она смотрит на меня покрасневшими глазами.

— И почему его так интересует мое возвращение на работу?

— Я не знаю. Может быть потому, что перед декретным отпуском ты поговаривала об увольнении? — я вскидываю руки, широко раскрыв глаза. — Ты же знаешь, я ничего не имею против, если ты вернешься сейчас. Я всегда говорю: «Лишь только почувствуешь себя готовой».

Она усмехнулась. Коротко и невесело.

— Ну что ж, я готова. Я решила, что могу снова начать работать неполный рабочий день. С Фрейей все будет в порядке. Но этому не бывать…

— Почему?

Заметно сглотнув, она отворачивает лицо и долго собирается с духом, чтобы ответить. Молчание затягивается так, что я, с сердцем, ушедшим в пятки, мысленно готовлюсь к худшему — чтобы это ни было.

Наконец она сухо произносит:

— Потому что я беременна.

— Что? — Сердце, словно пойманная птица, затрепыхалось в груди. Я смотрю на нее и жду, когда она рассмеется и скажет, что это шутка. Но натыкаюсь на серьезный взгляд. Такой пронзительный от набежавших слез, очень похожий на то, как оживают цвета, когда снимаешь темные очки в яркий солнечный день.

У нашего ребенка такие же светло-голубые глаза.

Значит, теперь у нас будет еще один?

— Как? — тупо спрашиваю я, моргая. — У тебя же стоит спираль.

— Думаю, она выпала, — лицо Пейдж искажает гримаса. — У меня задержка три недели. Я сдала анализы, и они оказались положительными. Я не собиралась ничего говорить, пока не покажусь своему врачу. Просто на всякий случай.

— Черт, — выдыхаю я.

Все произошедшее за последние пару часов, внезапно обретает смысл. Да, ее бы все равно разозлило хамское поведение Хаммернесса, и она имела полное право расстроиться при виде моего бездействия. Но теперь становится понятна реакция на вопросы о работе и детях.