Он играл для неё, пел для неё, даже виртуозно жонглировал барабанными палочками для неё. Ходил за Элей, как привязанный, но Эле он не особо. Красивый, весёлый, щедрый, но – дурак! Значит, на мечту не тянул, причём, не тянул по одному из важнейших параметров.

Но Эля позволяла этому восемнадцатилетнему мальчику любить себя, целовать у подъезда при расставании только потому, что двери ресторана были открыты для несовершеннолетней Эли и её подруг волшебным ключиком статуса «любови» всей Валиной (так звали маэстро) жизни.

Они заходили в ресторан с гордо поднятыми размалёванными детскими личиками, садились за отдельный стол для музыкантов и имели все тридцать четыре удовольствия от музыки, танцев и коньяка, поданного в фарфоровом кофейнике (для конспирации). Всё по – взрослому.

Они пили коньяк из кофейных чашечек, танцевали до упаду, шокировали, вызывали зависть, интриговали, а вечером верный Валя провожал усталую Элю домой. Целовались уже не у подъезда, а в самом подъезде у батареи парового отопления. Валя тихо сходил с ума, а Эля хохотала, упираясь ему в грудь красивыми сильными руками, чтобы не зарывался!

Дома скоро Элю вычислили, вернее вычислять не пришлось, нашлись доброхоты и открыли Элиной семье глаза на то, куда бегает школьница вместо подготовительных курсов в институт.

Состоялся «совет в Филях». Элю обложили красными флажками, убежать из дому и от тетрадок было практически невозможно, и Валик стал казаться Эле более желанным.

Он переступил через свою природную застенчивость, втесался в семью, и Элю иногда даже отпускали по вечерам на свободу под Валину ответственность. Новый год встречали со взрослыми, но отдельно.

В большой квартире был накрыт стол для всех, но молодёжь толкалась в Элиной комнате, постепенно перетаскивая из большой комнаты всё, что нужно было малолетним балбесам для счастья.

Под утро Валя официально признался Эле в любви. Решено было, что весной он отправится на два года в армию, отдаст долг родине, а вернувшись, женится на Элечке. А Элечка получит аттестат, поступит в институт и будет учиться, и ждать своего уже почти желанного Валю.

Но всё спутала злодейка – весна. Весной Эля всё чаще задумывалась, замирала, становясь рассеянной и как бы отсутствующей для Вали. Тот переживал, мельтешил, ревновал, делал промах за промахом, а Эля всё гасла и гасла. Валя уже раздражал, и она мечтала только дожить до дня призыва Вали в армию, дать ему торжественную клятву, помахать белым платочком и сбросить с баланса навсегда.

Но Валя стал требовать гарантий Элиной любви! Эля делала испуганные глаза, хватала ртом воздух, но попробовать взрослого греха хотелось. Настал день, когда водить за нос распалённого Валю было уже просто невозможно, и Эля решилась пуститься с Валей в опасную авантюру любовного приключения.

Ключи от квартиры друга – гитариста позванивали в нагрудном кармашке куртки юного соблазнителя, Эля была вся на побеге. Ведь всё – таки до мечты Валик не дотягивал.

Что касается мечты, то из мечты Валя выпал окончательно, ещё во время прелюдии, он торопился, забегал вперёд, не попадая в мечту и вообще никуда не попадая.

Эля принципиально лежала, как трёхпроцентная облигация и в Валиных манипуляциях с мечтой не участвовала. Если бы Эля была на тот момент взрослой и опытной женщиной, то всё, может быть сложилось бы иначе. Но Эля была молоденькой неопытной и вздорной хабалкой, поэтому фиаско случилось полное.

Домой возвращались, молча и угрюмо. Валик, не попавший в разряд мечты, отрикошетил прямиком в раздел: ненужное и не главное.

До армии оставались считанные дни, а Эля выскальзывала из рук, носилась по каким – то сомнительным консультациям, наедине с Валей оставаться категорически не хотела. Пришлось хитрить и буквально вставать на уши, чтобы заманить Элю на пикник по случаю Первомая. До призыва оставалась ровно неделя…

Эля стояла, прижатая к каменной стене в кольце Валиных рук, а Валя требовал любви, и гарантий верности. От Вали пахло дешёвым вином и бычками в томате. Его правый ус был окрашен в цвет томатного соуса.

Эля страдала от этого запаха, от железной хватки этих рук. Пила она то же вино, что и вся компания, закусывала теми же бычками в томате, но даже представить не могла, что от неё может так отвратительно пахнуть!

Эля была молода, жестока и малообразована, она не знала ещё таких словосочетаний, как «половая антипатия». Отвращение и злоба накатывали штормовой волной, и Эля выкрикнула в почему – то ставшее ненавистным лицо:

– Ты мне надоел, надоел, я тебя не то, что ждать, я видеть тебя не могу!

Рванулась из оцепления рук и метнулась к Любке, своему верному ординарцу:

– Пошли скорей отсюда, ну их всех к лешему, с их балалайками!

Они спешно покидали смотровую площадку Вышгорода, но вдруг истеричное Любкино:

– Эля!!! – заставило обернуться. На тоненьком парапете стоял и балансировал Валя, подняв в прощальном приветствии руку. Постоял мгновение, покачнулся и исчез. Исчез с парапета, из Элиной жизни и из жизни вообще.