— Чего приуныл?

По её лицу я отчётливо понял: она заметила моё замешательство, и её это забавляет.

На заданный вопрос у меня имелся вполне определённый ответ. Но он ничего бы не изменил, и я решил промолчать. Всё, что мне оставалось, — извлечь урок из своей ошибки и не повторить её в следующий раз.

Иначе говоря, мне открылось, что я не из тех парней, кто с удовольствием бы затерялся в этом модном, томном девичьем царстве.

— Знаешь, песочные пирожные здесь объедение!

Я заподозрил неладное ещё до того, как мы вошли. Но не придал этому значения. Утратил бдительность — потому что прежде в таких местах не бывал. Но мне и в голову не могло прийти, что существуют заведения, где к посетителям относятся по-разному в зависимости от их пола. В оставленном официанткой чеке стояла галочка напротив пункта «мужчина». Не знаю, то ли мужчины были здесь редкими гостями, то ли цены для мужчин и женщин различались. Я бы ничему не удивился.

Придерживаясь системы, ресторан следовало отнести к категории «кафе-кондитерская». Назывался он «Десертный рай». Хотя сейчас раем для меня выглядела бы любая забегаловка с фастфудом.

Я с неприязнью заговорил с улыбающейся Сакурой:

— Слушай…

— Что?

— Хорош скалиться. И признавайся: ты сама хочешь растолстеть или добиваешься, чтобы растолстел я? Второй день едим сколько влезет.

— Ни то ни другое. Просто ем, что хочется.

— Ну хоть честно. Значит, сегодня тебе до смерти захотелось наесться сладостей?

— Точно-точно! Тебе их можно?

— Не перевариваю цельные сливки.

— И так бывает? Тогда попробуй шоколадный тортик. Вкусняшка! И потом здесь не только сладости — ещё есть паста, рис с карри и пицца.

— Шикарные новости, а пока не могла бы ты перестать произносить «пицца» на итальянский манер? Тошнит.

— А как тебе «сы-ы-ыр»?

Мне захотелось плеснуть этой шутнице водой прямо в нос, но я пожалел официантов, которым потом здесь прибираться, — не люблю создавать людям неприятности — и потому воздержался. Впрочем, это не значит, что, будь мы где-нибудь на обочине, я бы это сделал.

Выглядеть оробевшим, как ей того хотелось, тоже было противно, и я, притворившись, будто собрался с духом ещё на пороге, поднялся с места и вместе с ней отправился за едой. Несмотря на будний день, в зале толпились старшеклассницы, в чьих школах, как и в нашей, начались экзамены. Набрав себе углеводов, салата, котлет и жареной курицы, я вернулся к столику, где уже с довольным видом сидела Сакура. На её тарелке лежала гора всевозможных сладких лакомств. Я с трудом переношу западные сладости, и мне немножко поплохело.

— Кстати, слышал об убийстве? Ужас какой, — вдруг сказала она спустя пару десятков секунд после того, как мы начали есть.

У меня отлегло от сердца.

— Ну слава богу. Сегодня о нём никто не упоминал, и я уже подумал, что оно мне приснилось.

— Да кому это интересно? Какая-то деревня, где почти никто не живёт.

— Не ожидал от тебя таких бессердечных слов, — удивился я.

Я не настолько хорошо её знал, чтобы это утверждать, но, по моим представлениям, она не должна была так говорить.

— Нет, мне не всё равно! Я посмотрела новости и подумала: надо же, никак не ожидала, что этот человек умрёт раньше меня! Но…

— На всякий пожарный спрошу: ты его знала?

— Тебе кажется, что да?

— А тебе кажется, что мне кажется? Ладно, не суть. И?

— Так вот, мне не всё равно. Но обычно люди, пока живы, не придают значения тому, что значит жить и что значит умереть.

— Ясно.

Вероятно, она права. В повседневной жизни редко кто задаётся такими вопросами. Примем это как факт. День за днём размышлять о смысле жизни и смерти — занятие разве что для философов, религиозных деятелей и художников. И ещё, пожалуй, для девушек, поражённых тяжёлой болезнью, и парней, узнавших их секрет.

— Вот какую пользу может принести непосредственная встреча со смертью. Я проживаю каждый новый день, осознавая, что жива.

— Да, такое отзывается в душе сильнее любых слов великих людей.

— Видишь? Эх! Вот бы мы все оказались при смерти!

Она показала мне язык — видимо, хотела подчеркнуть, что шутит, — но я воспринял сказанное ею всерьёз. Зачастую смысл словам придаёт не говорящий, а слушатель.

Я ел пасту с помидорами, лежавшую скромной горкой на тарелке в форме сердечка. Немного недоваренная, но мне нравилось. Кстати, с едой — то же, что с дорогой домой. Каждый проглоченный кусочек мы с Сакурой оценивали совершенно по-разному.

Хотя, по-хорошему, так быть не должно. Я могу уже завтра погибнуть от рук какого-нибудь поехавшего крышей преступника, её скоро прикончит отказавшая поджелудочная железа, и наши оценки еды не должны различаться. Окончательно мы поймём это только после смерти.

— [Мой друг-одноклассник], тебя девушки интересуют? — спросила Сакура. Она не походила на человека, задумавшегося о том, что есть жизнь и смерть: нос вымазан в сливках, вид дурацкий. Комичное зрелище. Не стану ей говорить.