– А как человек может быть уверен, что его желание сбудется или нет, если он никогда больше сюда не вернется, а кто-нибудь случайно разрушит его пирамидку? – как-то отрешенно вопрошает Анри, глядя на разрушенные пирамидки вдоль дороги.

Мужчина на мгновение задумывается, потом пожимает плечами – ответ ему не известен.

– Просто те, кто строит пирамидки, не думают об этом, - наконец, говорит он единственное, что считает верным.

Едем дальше. Наконец-то сами водопады, вернее, только один, потому что на созерцание большего количества этих чудес природы у нас не остается времени. Сперва почти часовой подъем пешком вверх. Все бы ничего, да дорога, когда заканчивается парк, состоит из корней деревьев вперемешку с камнями. Плюс ко всему – дожди и тут бывают – почва под ногами влажная. Идти приходится очень осторожно.

Я слегка отстаю от подруг. Но на подходе к деревянным ступеням, резко ведущим вниз, ощущаю – меня преследуют. С другой стороны, следом за мной идет полно народу – не обязательно кому-то преследовать именно меня. Тем не менее, в толпе пару-тройку раз мелькает смутно знакомое лицо… глаза…

– Боже, ну, и лестница! – восклицает молодая девушка с пятилетним сынишкой, спускающиеся передо мной, - Даня, спускайся осторожно, держись за поручни.

Ситуация многократно осложняется тем, что ступени так же влажные. Все крепко держатся за поручни, кто-то поскальзывается, но эта роскошь доступна и простительна только маленьким деткам и пенсионерам.

– Давай, Стеф, тебя одной не хватает! – зовет Макс.

Анри и Дик, вцепившиеся друг в дружку с натянутыми улыбками и посылая сквозь сомкнутые зубы проклятья чьим-то матерям, позировали Макс, стоя на валуне, а за их спинами бушевала вода. Я не спеша пробираюсь к ним и встаю рядом. Черные, больше обычного размера, глаза вспыхнули гневом совсем рядом, как вспышка молнии на ночном небе.

Смех и восторги окружающих приглушили гудящую, зудящую боль – уверенность, предчувствие неладного. Все произошло, когда мы спускались обратно.

– Оказывается, спускаться тяжелее, чем подниматься, - замечает Анри с рассеянной улыбкой.

– Я помогу тебе, - бодро произносит парень, появившийся, казалось бы, из ниоткуда.

Это тот самый голубоглазый блондин. Он приветливо улыбается блондинке и всячески пытается склонить ее к разговору, но подруга лишь разыгрывает из себя обиженную, оскорбленную невинность, однако от его руки-поддержки не отказывается. «Мы все обсудим позже. Наедине», - говорит ее взгляд, обращенный на красавца. «Я твой раб», - отвечают его глаза.

Я, как и весь день, оказываюсь последней. Впереди всех спешит Дик, ровным, размашистым шагом. За ней слегка припрыгивая – вот уж не уместно-то как – Анри, на ходу продолжая фотографировать и игнорировать голубоглазого красавца. Макс старается не выпускать меня из поля своего зрения и постоянно оборачивается по дороге.

Слева из-за деревьев появляется девушка в светло-синем джинсовом наборе – куртка и штаны. Я замечаю ее боковым зрением. Но не успеваю полностью обернуться и рассмотреть, как эта самая девушка хватает меня за локоть и оттаскивает с основной тропы в чащу, что поднимается вверх. Я и пискнуть не успеваю, как сталкиваюсь с черными, полными гнева, глазами.

– Возврата нет, - хрипло сообщает создание в джинсовом костюме и резко впивается в вену в локтевом изгибе моей левой руки.

Сдержать вопли я не в силах. Невыносимая боль пронзает все тело. Слезы льются из глаз, но я не замечаю. Я брыкаюсь, я пытаюсь освободиться, но она грызет меня – буквально грызет. Макс появляется в тот момент, когда существо переходит на правую руку. В мгновение ока Макс отрывает девушку от меня и отшвыривает в сторону. Анри и Дик тут как тут оказываются рядом. Перехватывают бросок подруги и продлевают полет девушки в джинсовом костюме – откидывают ее прямо в мирный поток водопада, переходящего в речушку далеко внизу.

– Все будет хорошо, Стеф, - успокаивает Макс, крепко обнимая меня за плечи, я вся трясусь от шока, растерянности и боли, - все будет хорошо… - совсем тихо доносится до моего слуха….

Глаза удалось приоткрыть совсем на чуть-чуть. Медсестра только что воткнула мне в вену на левой вену руке толстенную иглу. Мама сидит по другую сторону от кровати с безжизненным, даже каким-то отсутствующим выражением на лице. Она сейчас где-то в себе, где-то очень-очень далеко. Всегда все переживала внутри себя, сколько ее помню.

Бедняжка, тяжело ей, наверное, каждый день торчать здесь. А как же ее ученики? Мама так обожает свое дело – она учитель по классу саксофона в музыкальной школе. Это ее мир, в котором ей уютно и комфортно и ничего, пожалуй, больше для счастья и не надо этой милой женщине. Кажется, впервые за многие годы я вижу ее не накрашенной. Да и волосы она не подкрасила – корни видны на сантиметр. Странно, что помешало моей маме нанести будничный макияж и подкрасить волосы?

Она и не видит, что я ее рассматриваю. Про себя, на внутренней фотопленке, я отметила все изменения, помимо названных – осунувшееся лицо, впалые щеки, синие мешки под глазами, мертвенно-бледные губы. Что она здесь делает? Ей что, больше заняться нечем?