Тут уж рассмеялись обе.

— Что ж, солнечная госпожа, — резюмировала эту краткую беседу старшая леди, — полагаю, слухи об уме девушек из рода Кьеринов вовсе не преувеличены.

— Благодарю, небесная княгиня, — сдержанно склонила голову Эсна. — И я рада убедиться в своих заочных предположениях, что столь мудрого правителя должна была воспитать по-настоящему выдающаяся мать.

Та польщёно улыбнулась и сменила тему:

— Итак, когда первый тур взаимных комплиментов подошёл к концу, предлагаю перейти к серьёзной теме, — лицо её сделало строгим. — Почему грозный повелитель, Эсна из рода Кьеринов? Почему не скалистый генерал?

Эсна в который раз изумилась, как быстро и какими неведомыми путями расходятся сплетни. «Жасминовая беседка» была мероприятием закрытым, о котором не следовало знать всем; однако и Ирэни, и теперь — княгиня — обе продемонстрировали завидную осведомлённость о составе её женихов.

— Наверно, — решила отшутиться Эсна, поскольку ответа на вопрос княгини и сама толком не знала, — потому что скалистый генерал, вместо того, чтобы признаваться мне в любви, всё время вспоминал Френкальское сражение!

— Это, кажется, то, где погиб твой первый супруг? — пригубив чай, снова показала свою осведомлённость княгиня.

— Я тоже так думала, — покивала Эсна. — Но скалистый генерал полагает, что он погиб раньше.

— О, это несложно проверить в архиве, — отмахнулась княгиня от этой явно лишней информации. — Сын наверняка позволит тебе посмотреть, раз уж, по его словам, тут дело в безумной любви... — по губам её скользнула немного грустная, но наполненная светом улыбка. — И всё же это не ответ, солнечная.

Неаристократично погрев пальцы о края чашки, Эсна честно призналась:

— Это был порыв, небесная княгиня, — и отчаянно покраснела, побоявшись, что так она выставила себя дурой. — Грозный повелитель... умеет завораживать.

На секунду княгиня просияла родительской гордостью, после чего тихо ответила:

— Ну что ж, посмотрим, во что это выльется.

Они некоторое время сидели молча, и Эсне показалась, что она поняла причину тревоги собеседницы.

— Грозовой адмирал в своём родительском напутствии велел мне избегать интриг и политики, — улыбнулась она. — И сосредоточиться на том, чтобы стать хорошей женой и матерью.

— Прекрасное напутствие! — развеселилась княгиня. — Но, право, зная адмирала...
– по лицу её скользнула тень, но она одёрнула саму себя: — Впрочем, не буду делать поспешных выводов, солнечная. Посмотрим. А пока, — она заговорщицки улыбнулась, — будем придерживаться версии про неземную любовь, спонтанное решение и мечты о семейном счастье.

Эсна несмело улыбнулась, видя в этом предложение если не союза, то мира.

— Посмотрим, да, — кивнула сама себе княгиня с видом вполне довольным.

На этом аудиенция была окончена, и Эсна поспешила к себе — готовиться ко сну. Завтра к рассвету нужно быть уже на ногах.

Пока Эсна пыталась разобраться со своим новым положением, Грэхард занимался своим любимым делом — подавлял эмоции.

Денёк выдался нервным. Про утро и вспоминать не хотелось — количество гнева, которое захватило его с головой, явно не поддавалось разумному исчислению. То, что гнев его был, казалось, так одномоментно погашен выбором Эсны, не сильно помогало делу. Процесс уже был запущен, а Грэхард, если уж распалялся, долгое время не мог остыть.

То, что первопричину гнева так резко устранили, скорее, лишь добавляло дров в огонь. Причин бушевать вроде бы не было — вот она, вожделенная добыча, наконец-то в его руках, и больше нечего желать и не к чему стремиться, — но так и не выпущенное наружу бешенство требовало выхода и растравляло изнутри.

Успешно сломав меч об очередную колоду и заехав самому же себе по бедру, Грэхард пришёл к выводу, что тренировка ему не очень-то помогает, и велел вызывать жреца — заняться брачной татуировкой. Боль от этого мероприятия немного отвлекла на себя внутренние переживания, но, всё же, не в той степени, чтобы владыка обрёл душевный мир (если понятие душевного мира вообще применимо к его буйной натуре).

Поэтому он выбрал весьма спорный способ проживания гнева: принялся нервно расхаживать по своим покоям, время от времени задевая свежую татуировку и шипя сквозь зубы от дёргающей боли, и костеря внутри себя всех, кого можно было назначить ответственным за сложившуюся ситуацию.

К чести Грэхарда отметим, что первым делом он изливал свой мысленный яд на самого себя, полагая, что именно он эту кашу заварил — он и главное виновное лицо. Нечего было поддаваться эмоциям — не попал бы в столь глупое и смешное положение.