— Эй, ты сам гонял меня передавать ей твои вазы и записки! Естественно, я рассмотрел её руки! Что мне прикажешь делать, зажмуриваться каждый раз, когда я её вижу?!

Поборов гнев и ревность, Грэхард сдержанно отметил:

— Ты, как и всегда, прав, зрящий суть.

— Естественно! — тут же повеселел Дерек. — Озвучивать голос разума грозного повелителя — моя главная и святая обязанность! — он выпятил грудь, показывая, как сильно гордится своим статусом.

Ещё несколько минут Грэхард похмурился, осмысливая озвученную голосом разума информацию. Как и всегда, когда он чувствовал себя озадаченным, гнев стал сходить на нет. Мозг привычно принялся анализировать и делать выводы.

Зная эту особенность своего господина, Дерек мудро молчал. Когда же ему показалось, что прошло достаточно времени, уточнил:

— Что у тебя с вечерними планами? Его благолепие и Милдара приводить — или отправить по домам?

Мутно посмотрев на него, владыка кивнул:

— Веди, я скоро буду, — и Дерек упорхнул в Средний дворец, готовить малый кабинет для переговоров.

Конечно, как ни много значила для Грэхарда Эсна, его планы не могли исчерпываться только ею. На этот вечер у него намечалась встреча тайной рабочей группы, куда входил его благолепие — глава совета Небесного — и один анжельский иммигрант. Задача перед ними стояла нешуточная.

Испокон веков в Ньоне самую большую власть имел совет князей. Он держал в своих руках бразды правления, но постепенно и исподволь эти бразды перехватывали владыки. Дед Грэхарда, например, успешно ввёл управляющий орган, отчасти дублирующий полномочия князей — совет министров. Отец Грэхарда постепенно передавал полномочия князей своим ставленникам в этом совете, а уж сам Грэхард хорошенько проредил ряды знатнейших феодалов Ньона.

Но у князей всё ещё оставалась неимоверно бесившая владыку привилегия — создавать законы.

И добро бы только это! Каждый князь норовил в своей вотчине придумывать свои собственные законы, что существенно затрудняло ведение дел в Ньоне. По большей части, совет князей только тем и занимался, что решал, как поступить, когда одни законы противоречат другим.

Мыслями Грэхарда часто владела мечта: ввести на территории Ньона единый свод законов. Не имеющий никакого отношения к князьям.

Работа над этим проектом велась тайно — не хотелось дать оставшимся князьям повод объединиться и свергнуть династию Раннидов, а такое вполне могло произойти, если они почувствуют угрозу своему влиянию.

Так что, начав с гневных метаний, Грэхард, в конце концов, поступил привычным и проверенным временем способом: направил свой пыл в сферу государственных дел. Весь его вечер был посвящён бурной дискуссии по поводу регламентации положения рабов в Ньоне. Анжелец Милдар полагал рабство варварством, к тому же, экономически невыгодным, владыка напирал на то, что никакой возможности изменить существующий строй у него нет, а его благолепие благодушно наблюдал за прекрасным образчиком неконструктивного ора и делал в свой блокнот пометки о том, как всё-таки можно улучшить положение рабов, не трогая сам строй.

Свадьбы в Ньоне были делом камерным и нешумным. Праздновать их не полагалось, тем более — пышно или публично. Обычно больше времени и разговоров занимал тот этап, когда жених договаривался с отцом невесты. Когда же стороны ударяли по рукам, невеста торжественно передавалась жениху, на рассвете священник Небесного совершал обряд, в тот же день наносились брачные татуировки, и на этом дело считалось законченным.

В этом отношении свадьба владыки Ньона ничем не отличалась от прочих. Больше шума и пересудов вызвал сам факт сватовства — среди тех, кто знал, а их было немного. В остальном же народ узнавал о существовании жены владыки исключительно в случаях рождения наследника — вот это событие праздновали ярко и громко.

От Эсны не требовалось многого. Быть вполне готовой к рассвету, а дальше смирно стоять и слегка улыбаться, пока священник проговорит все необходимые моления. В отличии от женских жриц, которые пели свои заклятия на весьма заунывный мотив, священники Небесного отдавали предпочтение монотонному речитативу. Эсна бы с удовольствием поспорила, кого из них слушать труднее, и кто из них зануднее — что заунывное пение, что безвыразительный речитатив едва ли были способны долго удерживать внимание.

В отличии от неё, Грэхард слушал священника довольно внимательно и относился к обряду достаточно серьёзно, как и ко всему, что касалось религии и традиций. Пожалуй, даже он сам не смог бы твёрдо сказать, есть ли в нём вера в богов, но, во всяком разе, он находил разумным относиться к ним с уважением на тот случай, если они всё-таки существуют. Именно по этой рациональной причине он не очень-то увлекался преследованием иноверцев — любимом развлечении ньонских владык. Мало ли, кто их знает. Вдруг их боги тоже существуют. У него и другие дела найдутся, поважнее, чем ссориться с чужими богами.