– Но ведь Париж стоит! Я б так хотела хоть разок, хоть издали воззреть на это чудо: Нотр-Дам, Лувр и Тюльери, Версаль! Как Дидерот сей город описал. Ведь вы, Фабьен, родились недалёко от парижских стен?

– Ваша правда, и визитировал сей город многажды, но нынче не желаю. С тех пор, как прачки и кухарки в Версаль пришли и королю указы диктовали, Париж уже не тот, он утонул в моей печали. Нет-нет, Парижа нет. Толпа сей город очернила. И королём верховодила! Когда король публично напялил на себя колпак простолюдина, терпенью нашему пришёл конец, оно иссякло как вода в оазисе пустынном. Тогда нам уяснилось, что злополучья Родины усугубились, она летела в бездну, и, не умедля, принялись мы готовиться к отъезду, но времени уж мало оставалось. И вот я тут, один, скитаюсь…

Мари молча разглядывала едва отличные черты лица Фабьена. Даже тьма способна не была сокрыть их буйное движенье и страстное души горенье. Фабьен пылал костром в ночи, томился он своей юдолью, страдал неугасимой болью. Горячность гостя Маша желала бы расстроить и женской силой успокоить. Провесть ладонью от бровей до подбородка, ощутить пробойную шершавость пробившейся за день щетины, смирить огонь и жар сего мужчины, коснуться губ, горящих пылом фраз, прикрыть развеянными пальцами затянутые влажной поволокой очи, шепнуть им: «Тише, тише!». Но нету мочи, и молвила Мари чрез силу:

– Однако с тех времён сердитых прошло немало лет, в стране порядок воцарился, разве нет? И волю императора она диктует всему свету! Австрийская монархия роднёю стать принуждена, и Пруссия унижена, в союзе быть она должна, что ж до нас, то я не знаю… Право слово, будь я француженкой, пусть принесла она мне множество потерь, гордилась бы своей страной теперь, пусть даже тиранией, как здесь горжусь своей Россией!

– Да, узурпатор успокоил быдло, его старанье зря не сгибло. Приходят вести, будто им вполне довольны, и даже многие изгнанники вернулись к жизни вольной. Но есть один большой нюанс, ведь мой монарх – Louis, roi de France 11 ! Так император Александр тоже говорил, – Фабьен почти кричал в немалой ажитации, – не ждал я от него сегодняшней реакции. Когда, – Фабьен нечаянно поднялся и от волненья закачался, – когда теперь у Александра, увы, иное мненье, и, Боже, меня ведь тоже гложет червь сомненья!

– Да, нынче много перемен, а жизнь всегда полна измен, – Мари, не имев иных посредств закончить сей ненужный спор, спешила привести к финалу разговор, – но, право, заболтались мы до поздних пор, и комары спокою не дают, махать на них – напрасный труд, настал их час, как токмо солнце село, до Франции им нету никакого дела. Уж темнота вокруг, ложиться впору. Доброй ночи, господин де Бомонт! – Мари протянула руку для прощального поцелуя.

Фабьен склонился над тонкой дланью в изысканном лобзаньи и, чудным неведомым свойством, лица Мари не покидая взором, коснулся лишь кончиков двух пальцев. Неловкость сотворилась под взглядом пылких глаз скитальца. Мари почуяла кипение вовнутри, там сердце восклицало: «Отопри!», как будто вырваться хотело, отринуть плен телесный. Однако смущения своего Мари сумела не предать в сём деле, лишь щёчек краешки приметно розовели. Как следовало истолковать сию манеру оказывать почтенье даме? Ведь так не лобызал никто ей рук устами. Иль показалось ей сие от вечной скуки? Она не знала этих штучек.

– Bonne nuit, Madame 12 ! Честь имею! – де Бомонт, ретируясь, как на плацу соделал поворот на каблуках, кровь застучала в машиных висках.

«Он, право, впечатляет, и статурой, и манерами своими, и культурой, умением держать себя искусно да взором пристальным и купно грустным. Как повезёт его невесте. Да за такого любая бы пошла, коль воля бы родителев была. А я? – себя спросила Маша. – Я мужняя жена, прочь эти мысли, о сём я думать не должна. Но как мне жаль его, беднягу, так жёстко с ним судьба, как это… destin a decid'e, хм… решила? Нет где же слово, где? А, обошлась, как обошлась судьба! Ведь он m'erite un autre sort! 13 Заслуживает он иной фавор! А тут судьба как приговор. В свои года он мог бы в гвардии служить, капитаном аль майором. В полковниках ходить он смог бы скоро. В Версале при самом дворе, командовать дворцовым караулом, иль строить батальон в каре, а он скот держит на хозяйственном дворе», – Мари вздохнула и направилась в покои.

Дом Михайло Семёновичем выстроен был, годов за тридцать до появленья в нём Фабьена. Тогда Кобылкин в отставку вышел по раненью, был обречён на мирное в глуши сиденье. В эпоху ту с подачи императрицы Катерины строить стали по античным образцам, российское барокко уж быстро затухало там. Помещик Кобылкин, бывая в столице, архитектурные новшества не оставлял без должного вниманья, придерживался в стиле он тогдашних мнений и воплощать старался их в именьи. Стеснённость скудных, однако, средств не позволяла развернуться, хоть отставной поручик и желал за модою тянуться. Лишь украшенные капителями колонны определяли, без сомненья, классические стили построенья. На них держалась крыша террасы перед входом, где любовалась Машенька заходом, а на крышу был выход делан из мансарды и ограждён решёткой от беды. Сотворились две террасы – нижняя и верхняя. И больших примечательностей оный барский дом чуриловский не числил. Первый этаж с широкой залой и задним флигельком-людской для слуг отличался одним пространством да и только, а небольшой второй посередине, со стеночкою тонкой, увенчан был зелёной треугольной крышей. Такой вот дом у барина чуриловского вышел.

Там, на мансардном этаже, Фабьен располагался на ночь в одной из гостевых. Их было две, светёлки для случайных визитёров, окошки выходили на фасад, а промеж ими для видов деревенских аматёров – широкая, стеклянная по верху, дверь, через неё в террасу проникали, что верхнею именовали. И вот, прошло уже немало часу Фабьен, уснуть не мог в ту ночь, смежить глаза было не в мочь. Лежал и размышлял, события не доставляли ведь покоя. Мысли ломились в голове изгоя. Родина, Франция, куда она движется в сей год, всё дальше от него иль наоборот? И долго ль ему изгнанником жить одиноким под небом не своим, далёким? Иль думать о женитьбе в чужой ему отчизне? По Франции тогда придётся справить тризну. Пусть и в чужом краю, но хоть не одному влачить существованье, уже не молод он, не долго ль длится ожиданье? Пора бы, пора, но это сон. Мечта. Фабьен мечтал с открытыми глазами. И представлял себе жену, детей, свой дом. Сказать легко жениться, но вот на ком? Кто взор свой остановит на таком? Он чужеземец здесь, в России, и пару затруднительно найти ему, французу-дворянину без земель. А посему … так долго ждать достойной доли! Да и к тому же он католик! Мещанку взять, придётся что ли? А он мечтал не о такой. Закрыл глаза и вновь Мари увидел: её десницу нежную, головку милую под шапкой золотых волос и взор очей глубинных, что взволновать сумел бы всякого мужчину. Дыханье стало учащённым, он был Марией восхищённым. «Ах, мне бы как Мари, пусть без достатка, без дорогих камений, я сам прожить смогу без нужд и без лишений!» Фабьен поднялся с ложа, накинул на плечи халат и, дом уснувший не тревожа, прошёл на воздух, на террасу, на полночный хлад.

Дверь затворив, вдохнул глубоко грудью. «О запах летних трав после дождя, как он мне дом родной напоминает, который бунтари уничтожают! Его уже не будет никогда! – Фабьен печально глянул на луну, висевшую на небе одиноко, её затягивало тёмной поволокой. – Вот так и я, я тоже странник вечный, всегда один и без любви, toujours tout seul, vou'e `a ^etre seul `a vie 14 !» И он совсем один был в целом доме, уснувшем в сладостной истоме, замолкли птицы, исчезли комары и лишь кузнечики стрекочут до поры.