Проводив глазами Сашу с «Ростсельмаша», я улыбнулся:

— Вот вам еще одна перемена — «Восточный Общий рынок». Пошла конкретика!

Ромуальдыч хмуро покачал головой.

— Етто ж сколько мы времени потеряли… Глупо, бездарно… Ведь еще в тридцать седьмом Сталин предлагал освободить хозяйственников от назойливой опеки партии! Не дали! — он хлопнул ладонью по столику. — Сорок лет впустую…

— Если бы повсюду в мире принимали только умные и эффективные решения, мы бы уже при коммунизме жили! — пофыркал я.

Тут поезд тронулся и покатил, удаляясь от границы с ГДР.

За окном потянулись черные, оттаявшие пашни, скопища голых деревьев, сквозивших на солнце чересполосицей ветвей. Вдали, по ходу поезда, завиднелось сельцо — над россыпью приземистых домишек шпилил небо двуглавый костёл.

— Миша! — оживился Вайткус. — А не пообедать ли нам?

Я горячо поддержал и одобрил мудрое решение старшего товарища. Тревоги улеглись, оставляя в душе лишь смутное эхо пережитых беспокойств. Скованная вера раскрепостилась.

«Всё будет хорошо, — заклинал я судьбу, — всё будет хорошо и даже лучше!»

Ближе к вечеру того же дня

Первомайск, улица Шевченко

Дом Советов встретил Марину гулкой тишиной, торжественной, как в храме. По всей видимости, большинство служащих уже оставило свои рабочие места, переключаясь на домашние заботы. Задержались лишь те, кого не пускал избыток трудолюбия или долг.

Поднявшись на второй этаж, Исаева удивилась — внушительный стол у входа в горуправление КГБ пустовал, высвеченный тусклым бра, зато дверь стояла распахнутой настежь, пропуская веселые голоса.

Загодя улыбнувшись, девушка прибавила шагу, но лишь переступив порог огромной комнаты, уяснила причину веселья — полковник Олейник, капитан Славин и генерал-лейтенант Иванов окружили взъерошенного смуглого парня в потертом джинсовом костюме.

Хлопая глазами, Марина не сразу узнала Вальцева.

— Максим! — воскликнула она. — Вот это ничего себе!

— Привет! — осклабился «Майкл Зор». — Еле долетел! Из Гаваны в Касабланку, оттуда в Лондон, а там погода нелетная! Сели в Париже. Пришлось там и заночевать, нашли дешевый отельчик… Утром только вылетели в Союз, да и то с пересадкой в Вене!

— А ну, поворотись-ка, сынку, — подбоченился Олейник. — Экий ты загорелый стал!

— Тропики! — развел руками Вальцев. — Февраль на улице, а в Гаване плюс двадцать семь! Море — плюс двадцать пять!

— Накупался? — улыбнулась Марина.

— Еще как! Местные ежатся — холодно им, а нам — самое то!

В раскрытую дверь заглянул дежурный сержант с набитой авоськой, и встал по стойке «смирно»:

— Товарищ полковник, только «три звездочки»! А пирожки с капустой и с мясом. Горячие!

— Благодарю за службу, товарищ старший сержант! — зарокотал Василий Филиппович.

Если бы бравый дежурный грянул: «Служу Советскому Союзу!», Исаева не удивилась бы, но сержанту хватило ума смолчать и тихонько прикрыть дверь за собой.

— Приступим! — потер ладони Олейник.

На большом столе для заседаний стоял подносик под Хохлому — с непременным графином и набором стаканов. Славин живо расставил четыре граненых, глянул на Марину, ухмыльнулся, и добавил пятый. Откупорил бутылочку армянского, плеснул на полтора пальца, выложил пирожки…

— Ну, за возвращение! — поднял свой сосуд Иванов.

Стаканы сошлись с глухим стеклянным перестуком. Пригубив коньячок, девушка вцепилась зубами в теплый бок пирожка.

— Не стоит записывать операцию «Интеграл» в неудачи, — энергично высказался Борис Семенович, хватая закуску. — Пару месяцев президент Штатов все равно следовал рекомендациям Михи, да и сейчас, когда раскручивается предвыборная кампания, вряд ли он откажется от них. Иначе собьется с темпа! Хотя… Нам, в принципе, не важно, кто въедет в Белый дом — Форд или Картер. Лишь бы не Рейган!

— Да нет, я понимаю… — затянул Вальцев. — Жалко, просто. Нам бы годик продержаться…

— Да пятилетку простоять! — хохотнул Олейник. — Ничего, Максим, мы свое возьмем!

Отворилась дверь, и в комнату боязливо заглянул дежурный.

— Товарищ полковник… — воззвал он с запинкой. — Тут одна гражданочка… Заявляет, что… э-э… шпионка.

— О, как! — удивился Олейник. — Ну, давай ее сюда.

— Есть!

Сержант скрылся, и тут же порог переступила молодая женщина, чуть за тридцать, не красавица, но стройная и миловидная. В ее быстрых и четких движениях угадывалась давняя дружба со спортом, а в простой с виду одежде чувствовался хороший вкус.