Шрифт:
Во многих случаях выборы проводились без сопутствующих политических реформ, оставив автократам все рычаги в своих политических системах. В свою очередь, законные и не очень преимущества нахождения у власти, к которым привел подобный расклад, поставили перед оппозицией практически невозможные барьеры на пути к конкуренции. Фактически в тех странах, которые мы окрестили фальшивыми демократиями, голосования очень редко приводят к переходу власти [24] . Напротив, в подавляющем большинстве голосований побеждает текущий лидер государства [25] . Можно сказать, на наших глазах наступила эпоха, в которой лишь небольшой процент выборов заканчивается политическими переменами [26] .
24
См.: Larry Jay Diamond. “Thinking about hybrid regimes”, Journal of Democracy 13, no. 2 (2002): 21–35; Andreas Schedler. The Politics of Uncertainty: Sustaining and Subverting Electoral Authoritarianism (Oxford University Press, 2012), вступление. Понятие «фальшивая демократия» см.: Klaas (2016), The Despot’s Accomplice.
25
Gideon Maltz. “The Case for Presidential Term Limits”, Journal of Democracy 18, no. 1 (2007): 128–42.
26
См., например: Nic Cheeseman. “African Elections as Vehicles for Change”, Journal of Democracy 21, no. 4 (2010): 139–53.
Можно посмотреть на ситуацию с другой стороны. Многие страны, фигурирующие в этой книге, не дошли до светлого момента качественной демократии, чтобы потом низвергнуться в пучину авторитаризма. Наоборот, в большинстве случаев это был банальный переход от одной формы автократии к другой. Следовательно, о части государств в этой книге правильнее говорить в терминах укрепления или построения демократии, а не ее защиты или спасения.
Это важный момент, поскольку он помогает объяснить, почему демократическая консолидация забуксовала в самых разных регионах мира. Большинство стран нельзя назвать ни полными диктатурами, ни укоренившимися демократиями – они находятся в спектре между этими полюсами. Тем не менее электоральные преимущества, которыми пользуется правящая партия, отражают лишь половину картины. Дело не только в том, что введение многопартийной системы часто неспособно поменять политическую иерархию. Еще большая проблема заключается в том, что новые правила позволяют текущей власти упрочить свои позиции. Придавая политической системе легитимности, выборы открывают текущему руководителю доступ к международной финансовой помощи. Формально удовлетворяется одно из главных требований оппозиции и гражданских движений, но вместе с тем авторитарный режим продлевает свою жизнь. Вот почему мы обнаруживаем, что диктатуры, проводящие жестко контролируемые голосования, оказываются прочнее, чем те, что не ответили на вызов времени [27] .
27
Roessler and Howard (2009). “Post-Cold War Political Regimes”: 118–22.
Другими словами, пока политический процесс находится в стальной руке автократа, его режим имеет больше шансов на выживание при условии проведения выборов и их фальсификации, чем при полном отрицании выборов. На этой тревожной мысли и построена наша книга.
Что такое демократия
Дискуссия о различных типах политических систем требует, чтобы мы уделили немного времени ключевым терминам, используемым в нашем анализе. Типологии часто наводят тоску, а научные выкладки вызывают у читателя желание закрыть книгу. Но все же нам не обойтись без нескольких быстрых пояснений. Тип режима существенно влияет на исход электорального процесса, и мы хотим объяснить, что подразумеваем под этими ярлыками.
Мы выделяем на шкале демократичности четыре базовых типа политической системы. Первый тип – это чистые авторитарные режимы, в которых вообще не проводятся выборы, например Китай, Эритрея и Саудовская Аравия. Второй тип – доминантный авторитаризм, при котором выборы проводятся в условиях чрезвычайно задавленных политических прав и гражданских свобод, так что оппозиция едва способна конкурировать, – например в России, Руанде и Узбекистане. Третий тип на нашей шкале обозначает конкурентный авторитаризм – в этих странах разворачивается горячая борьба, однако оппозиционная партия вынуждена оглядываться и осторожничать [28] . Такой тип политической системы сложился, например, в Кении и Украине. И наконец есть страны электоральной демократии, такие как США и Великобритания, где выборы, за редкими исключениями, проходят достаточно свободно и честно [29] . Полный список стран, которые мы обсуждаем в книге, и их уровень демократии приведены в Приложении 15.
28
Классическая работа по конкурентным авторитарным странам: Steven Levitsky and Lucan A. Way. Competitive Authoritarianism: Hybrid Regimes after the Cold War (Cambridge University Press, 2010).
29
Наша шкала основана на наличии многопартийности, а также на уровне политических прав и гражданских свобод в данный момент. Следовательно, она не вполне точно накладывается на прочие демократические индексы. Однако, если читателям интересно узнать, как это можно перевести в баллы индекса государственного устройства (polity index) или шкалу Freedom House, используя Polity IV Regime Type, наш спектр будет выглядеть так: закрытая автократия (от –10 до –5), доминирующая автократия (от –5 до 0), конкурентная автократия (от 0 до 5), электоральная демократия (от 6 до 10). Дискуссию по данным и методологии Polity см.: Monty G. Marshall. “Polity IV Project: Political Regime Characteristics and Transitions, 1800–2013”, Polity IV (2014);(дата обращения – 10 ноября 2017). Шкала Freedom House (чьи баллы 1–14 совмещают политические права и гражданские свободы, где нижний балл означает больше свободы), перевод был бы таким: закрытая автократия (от 7 до 6), доминирующая автократия (от 5 до 4), конкурентная автократия (3), электоральная демократия (от 2 до 1). Дискуссию по данным и методологии Freedom House см. в Freedom House. “Freedom in the World 2012: Methodology”;(дата обращения – 10 ноября 2017).
Главным предметом нашего интереса являются второй и третий типы, то есть доминантный и конкурентный авторитаризм, где выборы нельзя назвать ни свободными, ни справедливыми. Для простоты повествования, чтобы избежать громоздкой терминологии, в дальнейшем мы объединяем эти страны общей категорией – фальшивые демократии. Мы выбрали этот термин, поскольку он подчеркивает главную характеристику этих государств, а именно внешнюю имитацию демократической системы, хотя в реальности они устроены совершенно иначе. Однако важно помнить, что шансы на победу оппозиции и долгосрочное укрепление демократии внутри этой категории стран сильно различаются.
Для стран как второго, так и третьего типа ежегодная вероятность продолжения режима исключительно высока и составляет более 80 % [30] . Тем не менее жизнь предсказуемо показывает, что наиболее стабильные системы – доминантно-авторитарные, которые жестко подавляют конкуренцию для организации своих оглушительных электоральных побед. С другой стороны, страны конкурентного авторитаризма с гораздо большей вероятностью ожидают переход власти и дрейф в сторону демократии, поскольку они более открыты, а их результаты ближе к реальности [31] . К этой теме мы не раз вернемся по ходу книги, главным образом в заключении, когда поставим вопрос, как и где демократию можно укрепить.
30
Roessler and Howard (2009), “Post-Cold War Political Regimes”: 119.
31
Roessler and Howard (2009), “Post-Cold War Political Regimes”: 120.
Но прежде чем двигаться дальше, давайте разберемся, как эти разнообразные режимы появляются на свет. Почему матерым автократам так сложно расстаться с властью? Что мешает формированию демократии? Какие факторы определяют степень репрессивности режима? И по каким показателям можно судить, куда движется режим – к доминантному типу или конкурентному?
Остаться или уйти?
Когда над авторитарным лидером нависает угроза демократизации, он вынужден выбирать между оливковой ветвью и железным кулаком. Он может сдать часть территории и пойти на уступки оппонентам либо разгромить оппозицию и зацементировать существующую политическую систему силовыми методами. Его выбор будет зависеть от того, что, с его точки зрения, покажется выгоднее – реформы или репрессии [32] . Калькуляция несложная: нужно определить стоимость обеих альтернатив и их шансы на успех [33] . Однако не будем забывать, что эта стоимость весьма субъективна. Иначе говоря, лучшая стратегия – не всегда та, что дешевле. Важно и то, как данный руководитель страны относится к нарушению прав человека, какую память о себе хочет оставить в истории. Диктаторы не всегда ведут себя рационально, с точки зрения окружающих.
32
Robert Dahl. Polyarchy: Participation and Opposition (New Haven, CT: Yale University Press, 1972): 15.
33
Эти рамки основаны на: Nic Cheeseman. Democracy in Africa: Successes, Failures, and the Struggle for Political Reform (Cambridge University Press, 2015).
Более того, стоимость репрессий может оказаться немаленькой. Кроме затрат на вооружение и зарплату силовикам, а также на склонение оппозиции к сотрудничеству, сюда входят репутационные потери лидера и ухудшение международного статуса в случае применения силы против собственных граждан. К примеру, это частично объясняет, почему египетский президент Хосни Мубарак оставил яростные протесты на площади Тахрир во время «арабской весны » [34] без серьезного вмешательства и не пытался раздавить протест. Применение государственного репрессивного аппарата обошлось бы очень дорого, особенно учитывая нежелание военных выступать против демонстрантов. Пришлось свой железный кулак придержать. Таким образом, по выражению экономиста Пола Коллиера, в большинстве случаев лидер применяет политическое насилие в зависимости от реакции окружающих стран – готовы ли они поддержать его финансово, поставить оружие и смотреть на происходящее сквозь пальцы [35] .
34
Волна протестов и восстаний, охватившая арабский мир в начале 2011 года. – Прим. ред.
35
Paul Collier. Wars, Guns and Votes: Democracy in Dangerous Places (New York: Random House, 2008), особенно с. 103–21.