Откинув полог, она на миг превратилась в каменную статую. В высоком проеме шатра стоял Антоний, страшный, едва узнаваемый из-за разбитого в кровь лица, свернутого набок носа, разорванного рта. В руках он держал окровавленный меч и ведьмин обруч.

Сысой ахнул почти по-бабьи, никак не ожидал увидеть брата живым, вернее, полуживым. Зара посторонилась, пропуская Антония вглубь шатра. Тот еле передвигал ноги, левую вез волоком. Сфокусировав взгляд залитых кровью глаз на кушетке, на которой, все еще бессознательно, лежала Маша, он прошаркал к ней, рывком осел на землю, сложил трофеи у изножья кушетки и рухнул вниз лицом.

В стане поднялись волнения. Никто не ожидал столь быстрого решения конфликта. Вожака убили, да здравствует вожак! Обезглавленное тело Радона схоронили прямо в поле. Голову решили закопать отдельно, по обычаю оборотней, в земле клана. Зара с достоинством приняла вдовью долю, и уехала домой немедленно, ее сопровождали двое из разных кланов, — они должны были проследить за захоронением головы. В большинстве своем нечисть согласилась с неумолимым роком, — протестов не было. Редкие горячие головы предлагали заглянуть в древние книги, чтобы убедиться в законности смены старого вожака на нового.

Впрочем, новый вожак также был при последнем издыхании. Его отнесли в черный шатер, приставили к нему ведунов и лекарей, пришедших в долину. Одни обмывали ему раны, мазали всякими мазями, другие читали заклинания и дымили магическими курениями. Гарантий, что Антоний выживет, не давал ни один из них. Сысой пытался читать над раненным братом кое-какие заклинания, но они не приносили пользы. Ведьмаки не умели лечить…

— Мы так и будем сидеть тут и ничего не делать? — спросила Маша Сысоя. Она не отходила от постели Антония, надеясь на то, что он хотя бы откроет глаза. — Ему нужно в больницу, в нормальную, человеческую больницу! Он умрет. Ты разве не понимаешь?

— Понимаю. Наши идиоты разучились лечить, ибо официальная медицина оттеснила их на задворки. Практики стало маловато. Конкурировать со всякими КТ и антибиотиками народное целительство не может, да ему и не дадут. — Рассуждал Сысой, по-хозяйски развалившись в кресле Радона. — По поводу моего братца, как прикажешь объясняться с нормальными человеческими врачами, откуда у парня такие экзотические раны? Да и сам он похож на чёрта из преисподней…

— Меня это не волнует! Найди каких-нибудь знакомых, ты известный в определенных кругах персонаж. Его надо спасать. Он нужен мне живой, без него я не хочу жить, — Маша в очередной раз склонилась к лицу ведьмака, отстранив бесполезных ведунов. — Он еле дышит, — заплакала она и убрала с его белого, как мел, лица прядь седых волос. — Если бы можно бы все забыть, зажить обычной жизнью. Мы с Антонием этого хотели, об этом мечтали и договаривались…

В ответ Сысой многозначительно молчал и пристально смотрел на Машу. Бедняжка была бледна, безутешна, о власти в Предгорье не помышляла, оно и понятно, — молода еще, влюблена по уши, гормоны играют. О том, что она по всем признакам беременна, он пока ей не сказал. Успеется…

Взмахом руки Сысой отослал прочь бубнящих ведунов с лекарями, проследил за тем, как они вышли, и только тогда привычно причмокнул:

— Можно устроить потерю памяти. Ну, то есть, человек ли, ведьмак ли, или леший, неважно, забудет кто он. Кем его назовешь, что вложишь в первые минуты после ритуала, тем он и будет…

Маша повернула к старшему ведьмаку усталое заплаканное лицо. Она ему не верила, поэтому в глазах ее он не увидел интереса, один укор, мол, опять ваши сказочные штучки. На постели застонал Антоний, мотнул головой и задышал, тяжело, с долгими паузами.

Боль вспышками возникала то в ногах, то в голове, изрезанные лезвием меча ладони вообще горели огнем. Яркая картина, всплывающая в затуманенном мозгу ведьмака, — меч в крепких руках Радона, молниеносный блеск серебряного клинка. Ведьмак вцепился в него со сверхъестественной силой, взлетел с земли быстро и ловко, как василиск, не ослабил хватки, даже чувствуя, что не может контролировать свое тело, оно будто действовало по чьей-то воле. В ушах его гремел женский голос, Машин голос. «А-а- а! А-а-а!» — вопил Антоний, захлебываясь собственной кровью. На лету ему удалось вырвать меч из рук Радона, подкинуть оружие вверх, поймать его и обрушить на врага его смертоносную тяжесть. Голову оборотня он отделил от тела уже стоя на ногах, видя кровавую трещину в черепе и страшно выпученные глаза…

— Я хочу, чтобы он забыл все это… Он устал. Я почему-то уверена, что он не был бы против такого поворота. — Маша выпрямилась и повернулась к Сысою вся. Посвящение начало действовать: молодая женщина стала величава, обрела осторожные манеры, требовательный, и в то же время мягкий голос с бархатными нотами. — Ты способен наколдовать нечто подобное?

— Я же сказал, да, — старший ведьмак опустил веки, задумавшись. — Хочешь, чтобы именно Антон забыл себя, а ты осталась при своем? Разумно, чую логику ведьмы! Условие простое, никогда не напоминать ему о прошлом, иначе все вернется на круги своя. А что с Предгорьем будешь делать? Народ ждет нового молодого вожака…

— Скажем, что вожак вернется после выздоровления, — нашлась Маша, понизив ведьмин чарующий голосок до шепота. На всяких случай она бросила мимолетный взгляд на Антония. — Сысой, помоги мне вернуться в нормальную жизнь вместе с твоим братом! Можешь забрать кресло, в котором сидишь, и все, что оно символизирует…

Подбоченившись в кресле, старший ведьмак самодовольно оскалился. Радовало его не столько предложение занять место вожака и править нечистью в Предгорье, сколько действенность посвящения. Хороша ведьма, далеко пойдет!