Был теплый день. Кричали галки.Мальчишка, ясноглаз и рус,срывал в березняке фиалкии клал их в дедовский картуз.Он так был счастлив, отыскавсемью душистых, мокрых, милых,с тончайшей сетью темных жилокна лиловатых лепестках.Он шел домой.А на дорогечужой, с винтовкой на весу,сказал ему: «Чего ты бродишь?Чего ты шляешься в лесу?»Взял за руку. Пошли, свернули.Но мальчик вырвался из рук,забыв, что существуют пули,и, слыша только сердца стук,нырнул в кустарник, легкий, быстрый.И раньше, чем беду постиг,скорее, чем умолкнул выстрел,на молодой траве затих.Лежит в кустах застывший, жалкий,и глаз мертва голубизна…И вот опять пришла весна.Опять в лесу цветут фиалки.Опять теплынь. Но все не так,все иначе – ясней и краше.Враг далеко. Все это наше:и лес, и тропы, и овраг,и песня робкого щегленка,и брызги света без числа,и прошлогодняя воронка,что лопухами заросла.Цветы, роса – все наше это.И с каждым часом горячейкасанья солнечных лучей.…А мальчик не увидит лета.
Письмо
Хмуро встретили меня в палате.Оплывала на столе свеча.Человек метался на кровати,что-то исступленное крича.Я из стиснутой руки солдатаосторожно вынула саманеприглядный, серый и помятыйлистик деревенского письма.Там, в письме, рукою неумелойпо-печатному писала мать,что жива, а хата погорелаи вестей от брата не слыхать.Что немало горя повидали,что невзгодам не было конца,что жену с ребенком расстреляли,уходя, у самого крыльца.Побледневший, тихий и суровыйв голубые мартовские днион ушел в своей шинели новой,затянув скрипучие ремни.В коридоре хрустнул пол дощатый,дверь внизу захлопнулась, звеня.Человек, не знающий пощады,шел вперед, на линию огня.Шел он, плечи крепкие сутуля,нес он ношу – ненависть свою.Только бы его шальная пуляне задела где-нибудь в бою…Только не рванулась бы граната,бомба не провыла на пути,потому что ненависть солдатунужно до Берлина донести!
В Кудинове
Небо чисто, зелено и строго.В закопченном тающем снегутанками изрытая дорогамедленно свивается в дугу.Где-то на лиловом горизонтенизкий дом, запорошенный сад…Ты подумай только: как о фронте,о деревне этой говорят, –где в то лето солнечные слиткипадали в смолистый полумрак,где у сделанной тобой калиткикак-то утром распустился мак.Где ночами, за белесой пряжей,ухала унылая сова,где у маленькой девчурки нашейскладывались первые слова.Как душе ни трудно и ни тяжко,все равно забыть я не могушелковую мокрую ромашку,девочку на солнечном лугу.Как теперь там странно, незнакомо,каждый куст на прежний не похож,как, наверное, страшна у домапулемета бешеная дрожь.Как, наверное, угрюм и мрачен,слыша дальний, все растущий вой,у калитки старой нашей дачи,стиснув зубы, ходит часовой.
Ночная тревога
Знакомый, ненавистный визг…Как он в ночи тягуч и режущ!И, значит, – снова надо вниз,в неведенье бомбоубежищ.И снова поиски ключа,и дверь с задвижкою тугою,и снова тельце у плеча,обмякшее и дорогое.Как назло, лестница крута, –скользят по сбитым плитам ноги;и вот навстречу, на пороге –бормочущая темнота.Здесь времени потерян счет,пространство здесь неощутимо,как будто жизнь, не глядя, мимосвоей дорогою течет.Горячий мрак, и бормотаньевполголоса. И только раздо корня вздрагивает зданье,и кто-то шепотом: «Не в нас».И вдруг неясно голубойквадрат в углу, на месте двери:«Тревога кончилась. Отбой!»Мы голосу не сразу верим.Но лестница выводит в сад,а сад омыт зеленым светом,и пахнет резедой и летом,как до войны, как год назад.Идут на дно аэростаты,покачиваясь в синеве.И шумно ссорятся ребята,ища осколки по примятой,белесой утренней траве.
Птица
Бои ушли. Завесой плотнойплывут туманы вслед врагам,и снега чистые полотнарасстелены по берегам.И слышно: птица птицу кличет,тревожа утреннюю стынь.И бесприютен голос птичийсреди обугленных пустынь.Он бьется, жалобный и тонкий,о синеву речного льда,как будто мать зовет ребенка,потерянного навсегда.Кружит он в скованном просторе,звеня немыслимой тоской,как будто человечье гореосталось плакать над рекой.
Городок
Не прозвучит ни слово, ни гудокв развалинах, задохшихся от дыма.Лежит убитый русский городок,и кажется – ничто непоправимо.Еще в тревожном зареве закати различимы голоса орудий,а в городок уже приходят люди.Из горсти пьют, на дне воронки спят.И снова дым. Но дым уже другой –теперь он пахнет теплотой и пищей.И первый сруб, как первый лист тугой,из черного выходит корневища.И медленная светлая смола,как слезы встречи, катится по стенам.И верят люди: жизнь благословенна,как бы она сурова ни была!
Беженец
Он из теплушки на траву горячуюпо-стариковски спрыгнул тяжело.В косых лучах столбы вдали маячили,и все в степи жужжало и цвело.Внезапная прохлада наплывала,вода журчала в чаще ивняка,и эту воду пили у привалаи брали в чайник вместо кипятка.Старик лежал, глазами безучастнымиследя за колыханьем колоска.Десятками травинок опоясанный,зеленый мир качался у виска.Июльский воздух, раскаленный, зримый,над степью тек. Старик лежал на дне.Все, не касаясь, проходило мимо.Он жил все там – в своем последнем дне.Такое же вот солнце заходящее,бормочущего сада забытье,мычанье стада и в кустах блестящееднестровское тяжелое литье.От памяти нам никуда не деться,не выжечь в мыслях прошлого огнем,но если лучше в прошлое вглядеться,увидеть можно будущее в нем.
Возвращение
Ветер тучи, свирепея, рвет,горизонт отяжелел дождем.Поворот, и снова поворот,а за сотым поворотом – дом.Глухо рухнул громовой раскат,хлынул ливень, белый и прямой.Но с дороги не свернул солдат –возвращается солдат домой!По оврагам кружится плетень.Хорошо дойти бы до зари!..В шуме ливня угасает день,прыгают по лужам пузыри.Поворот… И снова поворот…Крыша будто издали видна,ясень яснолистый у ворот.Вот она и кончилась – война!Реже дождь… За лугом вдалекезажелтела узкая заря,заплескались гуси на реке,на своем наречье говоря.Вот и мостик – скользкая доска,вот калитка, вот вошел во двор,вот ласкает грубая рукадорогой мальчишеский вихор.Весь он ветром и травой пропах,выгоревший на припеке чуб.Руки на плечах, и на губахтеплота ребячьих мягких губ.А жена выходит на крыльцо,за ручонку девочку держа.Побелело у бойца лицо,почернела у бойца душа.«Здравствуй, ненаглядная жена!Видно, женам весела война!Как, скажи, без мужа прожила,как, скажи, дочурку назвала?»Тихими зарницами светя,иссякает дальняя гроза.«Называла девочку не я, –я отца не видела в глаза!Может, он в дозор с тобой ходил;может, он с тобой в землянке жил;может, он тебе, когда привал,песни пел и прикурить давал.Речь твоя обидна и горька,нет на свете твоего дружка…Девочка глупа еще, мала, –нынче все отца домой ждала».Помолчала… Невеселый взглядотвела она от мужа прочь.И тогда шагнул к жене солдати сказал сурово: дай мне дочь!……Мирное домашнее тепло,позабытый за войну уют.Одиноко стукая в стекло,капли запоздалые снуют.И лежат за окнами поля –тихие, раздольные края.И вздыхает вольная земля –мокрая, прогретая, своя!
