Мне в путь никто не помахал платочком.Трехдневный дождь гремел по водостокам…И вот я стала движущейся точкойс северо-запада к юго-востоку.Навстречу рощи мокрые летелии крыльями озябшими шуршали…Летели искры огненной метельюи кувыркались в речке с камышами.Мостов кричало гулкое железо,и встречный поезд, оглушая свистом,как вихрь, вывертывался из-за лесаи исчезал за поворотом мглистым…На полустанках бегали ребята –веселая продрогшая орава,те самые, с которыми когда-тоя, девочкой, бруснику собирала.В купе висел слоистый дым махорки,окошко застил покрывалом бурым…Но хмурый инженер с Магнитогоркимне не казался ни чужим, ни хмурым…И я узнала, кажется, майора.Не он ли раненый лежал в палате?Я спутницу узнала по узоруна немудреном бумазейном платье,по медным косам, заплетенным туго,и по румянцу на девичьей коже…Ведь это школьная моя подруга…А впрочем, нет… Но до чего похожа!А непогодь не уставала злиться.Секла по стеклам струйками косыми…Потом немолодая проводницарассказывала о погибшем сыне,о старшей дочке, о внучонке Пете…И все так близко, дорого, знакомо…Пути-дороги… Бесприютный ветер…А нам тепло. А мы – повсюду – дома.
Родина
Четыре недели у нас на глазахс солдатскою жизнью прощался казах.Лежал он истаявший, серый, как дым, –как быть нам, что делать с таким молодым?Ему говорю: – Поправляешься, друг, –а он догорает, почти что потух.А рядом капели гремит перестук,с рассвета горланит соседский петух,а в лужах такая лежит синева,заглянешь – кружиться пойдет голова,заглянешь – и сердце сожмется до слез:и кто ж это радость такую принес?– Ты, может быть, хочешь поближе к окну?Дай ноги прикрою, в халат заверну.А может, налить тебе чаю еще?А может быть, снова заныло плечо?– Спасибо, сестра, ничего не хочу.Я лучше один полежу, помолчу. –Тогда говорю я: – Будь ласков, скажи:а верно, что степи у вас хороши?Что ранней весною в тюльпанах они,что красные маки в степи, как огни? –И так у него засияли глаза,как будто на них набежала слеза,и темный румянец пошел по лицу,как будто бы жизнь воротилась к бойцу.И, сжав мои пальцы в бессильных руках,привстал он и начал рассказывать мнеединым дыханьем, на двух языках,о лучшей на свете своей стороне.В палату хирург приходил и ушел,пришла санитарка и вымыла пол,и смерклось; и стала багровой заря…Я, видно, солдата спросила не зря,уснувшее сердце его бередя.Я слышала, скрипнула дверь в коридор –то смерть притворила ее, уходя…На этом мы с ней и покончили спор.…Наш поезд стоит на разъезде в степи.Тюльпаны, тюльпаны, куда ни ступи,как смуглый румянец казахской весны,под небом невиданной голубизны.Так вот он какой, твой край дорогой,сияющий, ветреный, знойный, нагой…Когда же поднимется солнце в зенит,сыпучий песок зашуршит, зазвенит,о капле единственной небо моля,иссохнут тюльпаны и маков моря,и выгорит небо почти добела,и дали завесит багровая мгла.…Но мимо платформы шагают друзья,кудрявые саженцы в ведрах неся,идут комсомольцы. И значит – войназа степь, чтоб всегда зеленела она.Чтоб хлебом и хлопком густым пророслаземля, что солдата от смерти спасла.Я знаю – он здесь, в этих жарких песках,и снова в бою, и опять впереди…Как друга обнять бы его, отыскав.Хоть слово сказать…Да попробуй найди.Промчался товарный. Потом через мигфлажком полинялым махнул проводник.И снова: сыпучих барханов ряды,в струящемся мареве призрак воды,и снова и снова, куда ни ступи,тюльпаны, тюльпаны, тюльпаны в степи.
На разъезде Чумыше
Соль в степи, как полуда,и, на солнце рыжея,выгибают верблюдылебединые шеи…Небо выше да выше,дали шире да шире,на разъезде Чумышедве юрты небольшие.Хлевушок из самана,будто в шутку слепили…Голубые барханыЧумыш обступили.А меж серой колючкибыстрых ног отпечатки,в смуглой маленькой ручкекарандаш и тетрадки.Ребятишки из домуторопятся в школу…Это только чужомуздесь пустынно и голо.Это только чужомуне близко, не миловсе, что с детстваребячья душа полюбила.А в Москве еще сладкоспится вашей подружке.Темно-русые прядкиразбрелись по подушке…Еще солнце в дороге,еще ночь на пороге,у кроватки в порядке –карандаш и тетрадки.Дождь холодный, осеннийбарабанит по крыше……Что за синие тенина разъезде Чумыше?И бегут на занятьядевчонки, мальчишки,полосатые платья,цветные штанишки…Вьется тропка по склонуот разъезда до школы.Это только чужомуздесь пустынно и голо!
Разлука
За дугою виадука,за щетиною лесканачинается разлука,беспокойная тоска.Сосны кружатся враскачку,искры гаснут на лету…Грозной башней водокачкаотплывает в темноту.Встречный поезд на разъезденас приветствует гудком,добродушные соседиугощают кипятком.И колхозница-старушка(не живется без забот)мне домашнюю ватрушкуна ладони подает…Мы летим родной страноюпять ночей, четыре дня…Очень ласкова со мноювся дорожная родня…А тоске не видно края.За окном густеет тьма…До зари перебираюстроки первого письма.Нахожу за словом слово,теплотою их дышу,я тебе письма такогоникогда не напишу.Грусть моя тебя встревожит,опечалит, может быть…И притом в дороге можетслово жаркое остыть.Я открытку лучше брошугде-нибудь тебе в пути:дескать, помню, мой хороший,будь здоров и не грусти.Вот и все. Качает очень,и к тому ж неярок свет……Тает, тает у обочиндыма стелющийся след.Застилает белым дымомверсты, годы, города…Но любимые к любимымвозвращаются всегда!
Станция Баладжары
Степь, растрескавшаяся от жара,не успевшая расцвести…Снова станция Баладжары,перепутанные пути.Бродят степью седые козы,в небе медленных туч гурты…Запыхавшиеся паровозыпод струю подставляют рты.Между шпалами лужи нефтис отраженьями облаков…Нам опять разминуться негдес горьким ветром солончаков.Лязг железа, одышка пара,гор лысеющие горбы…Снова станция Баладжарына дороге моей судьбы.Жизнь чужая, чужие лица…Я на станции не сойду.Улыбается проводница:– Поглядите, мой дом в саду! –В двух шагах низкорослый домик,в стеклах красный, как медь, закат,пропыленный насквозь тутовник…(А она говорила – сад.)Но унылое это место,где ни кустика нет вокруг,я глазами чужого детствав этот миг увидала вдруг,взглядом девушки полюбившей,сердцем женщины пожилой…И тутовник над плоской крышейожил, как от воды живой.
Сапер
Кончив работу,он сел на крыльцо,вытер от пыли и поталицо.Вынул потертый кисет из кармана,тот, что в последнем счастливом годусшила рязанская девушка Аннаи подарила у всех на виду.Годы счастливыеснова вернутся,годы разлукиподходят к концу…В ковшике медномсолдатка Ануцатеплую воду выноситбойцу.Пьет он и думает: как это странно,что в разоренном молдавском домудевушка Анна, девушка Аннавдруг издали улыбнулась ему.В старенькой кофте с разводами пестрыми,в копоти черной и белой пыли…Как же назвать вас, если не сестрами,верные женщины нашей земли!Тихая улица – пепел да щебень,позднее лето, ни облака в небе,щедрый и праздничный свет…Клен, собирающий солнце в ладони,и непросохшая надпись на доме:«Минв доменет».
Прощанье
День осенний… день ненастный,тучи, тучи без конца…Вдоль дорог шиповник красныйот Страшен до Быковца.В камыше туманы ткутся,как в дыму холмов валы…По шоссе влекут каруцыфлегматичные волы…И когда летит трехтонка,вся в пыли, за поворот,жмется жалобно в сторонкуустаревший транспорт тот.В кукурузе бродит ветер,косы желтые трепля…Листья с шорохом на грейдеросыпают тополя…Ах, Молдавия, Молдова,всей душою полюбя,как же я останусь сновабез хорошей без тебя?Как же нам с тобой проститься,если натвердо не знать,что весной с зимовья птицывозвращаются опять?!Разлетается по склонамлета мертвая краса…Фрунзе верде – лист зеленый –от души оторвался!
Другу
Ни прошлого мучительное жало,ни ревности бессмысленная власть.Бывают дни, когда любовь усталаи прячется, не грея, не лучась.В такие дни, когда на сердце скука,а в голосе осенний холодок,нам кажется возможною разлука,и тень ее ложится на порог.Мой старый друг, не трогай нити тонкой(что порвано – нельзя соединить),но сбереги, как берегут ребенка,который при смерти, но должен жить.
