Шрифт:
Но самое забавное – это мое последнее похудение.
Как вы догадываетесь, я провернула все в наилучшем Катечкинском виде. Почитала статейки, объявила громогласно, вступила во всевозможные сообщества, разжилась схемой правильного питания и даже ухитрилась сляпать слезливый пост. С постом было особенно прекрасно. На третий день, получая порцию комментов «Держись, мы с тобой», я исходила слезами восторга и в порыве единения с общественностью закусывала умиление пончиком с шоколадной крошкой.
Ну да… ну бросила… ну и что?.. У меня, между прочим, слабое сердце, давление, маленький ребенок, отсутствие помощника по хозяйству, работа, коты, пятно на диване, наступление дачного сезона, тапочки, насморк и фикус.
И вообще.
Но вы-то меня поймете. А вот он – увы. Нуда, у вас ведь не было двухнедельной обработки на тему «Капуста – это наше все»…
Пятый день я скитаюсь по квартире в поисках завалящей ириски. И пятый день я ничего не нахожу.
Сейчас будет страшное признание.
Страшное признание: всех мармеладных мишек в течение двух последних недель съел вовсе не Фасолец.
К стыду своему, я сожрала даже «прикусочный» сахар.
Да, Дима, да. Я хомячила его по три куска за раз на протяжении последней недели.
И прошлогодний чернослив в шоколаде спер вовсе не Мерлин-волшебник.
И обломки дитячьих киндеров.
И черничное варенье.
Как человеку, которому теперь уже нечего терять, скажу Самое Страшное: мне было вкусно, и я умру толстожопой, и мне плевать.
А если ты еще раз шваркнешь трубкой в ответ на мою просьбу привезти курицу-гриль, я выем весь сахарный песок и перейду на макароны.
И нечего говорить «Ты же обещала».
Кому я должен, всем прощаю.
Фсе.
ТЕЛЕФОН
– Добрый день, вы воспользовались услугами «Секс по телефону». С вами разговаривает Анжела. К слову, на мне красные трусики и корсет. (Молчание, перерастающее в мычание.)
– Что-то не так?
– Мне неудобно об этом говорить, но, наверное, я не уверен насчет корсета.
– Я уже снимаю его. Быстро и безжалостно я разрываю бант и начинаю распутывать шнуровку. Тонкий шелк скользит по моему телу, обнажая его, и вот большая грудь бесстыдно выпрыгивает…
– Подождите. Я правильно понял, что на вас был надет корсет со шнуровкой?
– Да. Что-то не так?
Мне неудобно об этом говорить, но на тех корсетах, что я видел, шнуровка была расположена на спине, бант приходился на пространство между ключицами, а соответственно – мне очень неудобно об этом говорить – вам было бы необычайно тяжело разорвать его и распутать так быстро, чтобы грудь…
– Э-э… На моем корсете шнуровка сбоку и всего восемь дырочек. По четыре с каждой стороны. Поэтому я думаю…
– Ради Бога, извините, но тогда… тогда это совсем странно.
– Что именно вас удивляет?
– На вас был надет корсет из тонкого шелка… и практически без шнуровки… в общем, это как-то забавно, что вашим… ммм… грудям… удалось из него именно «выпрыгнуть». То есть вот если бы «вывалиться», ну или просто так… открыться… Но «выпрыгнуть» – это, простите, из области фантастики. Я, конечно, не настаиваю, но…
– Да, наверное, я ошиблась. На мне не было никакого корсета. Я просто его выдумала. Я люблю придумывать всякие вещи… Например, позавчера в душе мне показалось, что если немного изменить напор воды…
– Вам не кажется, что «выдумывать» и «ошибаться» – это совершенно разные понятия? То есть я хотел сказать, что если вы выдумали корсет, это совершенно нормально, но вот если ошиблись… Одним словом, я могу поделиться телефоном моего доктора, он совсем недорого берет и…
– Извините, что вы от меня хотите?
– М-м-м… наверное, правдоподобности. Просто я люблю, чтобы все было точно.
– О'кей. Я сижу на стуле. На мне вязаная майка и джинсы на бедрах.
– Да-да, мне очень нравится это.
– На руке жемчужный браслет с рыбками.
– Да-да, мне очень нравится это.
– Этой рукой я держу трубку, а другой задираю майку и расстегиваю крючки лифчика.
– Да-да, мне очень нравится это.
– Свободная от трикотажа грудь…
– Должно быть, не слишком красиво.
– Что именно?