«Это конец-конец-конец», – рыдают мои маленькие зеленые человечки и начинают паковать чемоданы.

– И что, она умерла? – пришепетывая спрашиваю я.

– Ты что, дура? У твоей бабушки.

– А-а-а, – разочарованно тяну я.

– Выезжай, – командует маман.

В родных пенатах я оказываюсь довольно быстро. Минут через десять. Вместе склоняемся над больной сиськой, к тому времени уже порядком опухшей от клинических исследований и приобретшей невероятный пунцовый цвет.

Настоящие сиськологи всегда умеют говорить правильные вещи, а оттого мамулька не теряется.

Сощурившись над моими вторичными признаками, як Гитлер над картой, мама сморщилась и произнесла:

– Знаешь, мне кажется, она даже больше, чем левая… Точно больше!

«Крантыыыыы!» – завыли зеленые человечки и стали готовиться вылезти через задний проход.

– И внутри плотность какая-то, – подсказала маме я.

– Да, внутри как апельсин…

Где-то в глубине души пациента уже начинает зарождаться некое нездоровое удовлетворение: «Сам ты сопельки, я сдохну послезавтра».

С надеждой в голосе я вопрошаю:

– И чито же нам теперь делать?

– Привязать капустный лист!

Вот что любит моя женская часть – дак это вначале сообщить, что у тебя саркома, а потом предложить полечить ее подорожником.

– Мама, ты в своем уме? У меня опухоль, я, может быть, до зимы не доживу, а ты листьями дразнишься?!

Услышав ответ, я зажимаю рот одной рукой и задницу другой. Угу, чтобы удержать зеленых человечков и не обдристаться от чуйств-с.

– А ты хочешь, чтобы тебя разрезали? – грозно спросила мама и сделала ручками так же, как тетенька из «Персоны».

Я спешно нацепила майку и побежала к дверям.

Тут будет лирическое отступление. У нас в школьной столовке на одной из стен был нарисован Данко. Такой немереного размера чувак с дырой в груди и взором в никуда, бегущий в сторону светлого будущего. В одной руке у него болталось унылое анатомическое сердце. Вот почему-то сочетание этой протянутой руки с органом и совершенно вытаращенного хлебала врезалось в память необычайно.

К чему я это?

К тому, что до больницы я скакала как столовский Данко, с тем лишь исключением, что в руке моей болталось не сердце, но изъеденная недугом сиська. Короткие приходы в сознание все-таки были, но едва только пульс приходил в норму, как я тут же вспоминала бабушкинское: «Не бойся, пришьют мешочек», – и утраивала обороты.

Растолкав очередь в регистратуре с визгом «У меня острая боль!», я бросилась в нужный кабинет и пала в холодные руки маммолога.

Вопрос «Вас что-то беспокоит?» показался мне в тот момент настолько издевательским, что, утратив всякую светскость, я немедленно вывалила дойки на стол и рявкнула:

– Очень!

Докторица шарахнулась и, кажется, даже сняла очки.

– Что-то конкретное?

– У меня конкретная опухоль размером с грейпфрут. Вероятно, в состоянии распада, потому что уже сильно ноет. Скажите, у вас есть стационар?

Стационара у них не было. Смирительных рубашек тоже.

– Ложитесь вот сюда, – сухо сказала докторица. – И постарайтесь помолчать.

Через десять минут мне явились две истины: прекрасная и позорная. Прекрасная: я не умираю и у меня по-прежнему есть шанс харкнуть на Димин гроб. Позорная: я стала первым человеком на планете, нашедшим сиську в сиське за полторы тысячи рублей.

– И больше не пальпируйте! – строго сказала мне докторица.

– Чиво? – изумилась я.

Вместо ответа она махнула рукой и указала мне на дверь.

Если вы думаете, что пациент сдался, то безнадежно заблуждаетесь. За последнее время я ухитрилась побывать там три раза и побывала бы в четверый, просто они уже меня в лицо запомнили, паразиты. И сиську мою тоже, надо полагать. Я было пыталась им левую подсунуть – не катит.

Пришлось затаиться. Причем на довольно длительный срок. Честно говоря, мой рак перекочевал из сисек в легкие только две недели назад. Как?

Сижу я две недели назад на кухне. Курю, в окно плюю. Меж тем чувствую – болит правая лопатка. Чем больше чувствую, тем больше болит. На литературку уже не трачусь: я опытная. Так прямо в Яндексе и набираю: «Симптомы рака легких». Яндекс – он умный, поэтому он мне так прямо и отвечает:

1. Кашель, который может быть сухим, вначале преходящим, затем постоянным, доходящим до надсадного.

– Вот третьего дня кашляла, – говорит первый зеленый человечек.

– Зуб даю, – отвечает второй.

– Да стопудово, и так надса-а-адно, – клянется третий.

Записываем.

2. Одышка.

– А что это такое?

Впрочем, записываем.

3. Кровохарканье.

– Харкала, харкала, я сам видел! – орет первый человечек.

– Но все-таки крови не было, – пытается возразить второй.