— Вот тебе деньги. Только никому не говори, сколько я тебе заплатила. Столько не получают. Просто не хочу, чтобы вы нуждались. Приходи завтра утром. Я дам ещё работу.

Она развернулась и, не говоря больше ни слова, пошла прочь.

— Благодарю, — растерянно проговорила я, глядя на её удаляющуюся спину.

Ничего себе щедрость! В честь чего? Сомневаюсь, что она прониклась сочувствием ко мне. Это она из-за Сэтмана. Интересно, что её связывает с моим мужем? Ну, судя по тому, что она замужем не за ним, а за другим, то ничего интимного. Хотя… Тут я задумалась, размышляя над тем, что после брака женщина может допустить к себе другого мужчину. Неужели у них что-то было?

Ощущение оплёванности и ревности не покидало меня всю дорогу домой. Я еле тянула тяжеленную корзину. А ещё одежду зажала в подмышке. Неудобно так, что хоть брось всё посреди дороги и уходи. Вдобавок заблудилась. Искать пришлось по номеру улицы. Благо дело, склероз не мучает, а то не хватает ещё номер забыть.

Доплелась до дома и уставилась на наш балкон. В комнате Рэшмы горел свет и раздавался металлический звон тазов и вёдер. Сейчас порадую её корзиной провианта. Довольна, наверное, будет, что завтра не надо на рынок плестись.

— Вот и я! — шагнув за порог, известила я.

Рэшма оглянулась и поспешила навстречу.

— Ты вовремя. Скоро мужчины воротятся. Знаешь что, — она отвернулась, спрятав взгляд, — ты не говори Сэтману где работаешь. Да и вообще ничего ему не говори.

— Почему? — не поняла я и растерянно спросила: — А что я скажу по поводу одежды, продуктов?

— Скажи, что я дала.

— А деньги?

— Какие деньги?

Я протянула мешочек, и тряхнула его, чтобы он усладил наш слух.

— О! — обрадовалась Рэшма. — Теперь ты сможешь покупать еду.

— О! — передразнила я её и, указав на корзину, заметила: — Но у нас уже есть еда.

Рэшма сверкнула глазами и хмыкнула:

— Ты что думаешь, что она никогда не кончится?

— Ээээ… — протянула я, поймав себя на мысли, что я почему-то решила, что отныне нам постоянно будут давать корзину с едой. На своём «эээ…» я и закончила.

— Так что спрячь деньги, — посоветовала она. — Сэтману лучше не знать о твоём заработке. А то начнёт возмущаться, запрещать.

Я захлопала ресницами.

— С чего ты взяла, что он начнёт запрещать? Он же не тиран и не самодур.

— Но он — гордый мужчина и подачки ему не понравятся.

Слово «подачки» резануло мне ухо. Что-то я не воспринимала благотворительность как милостыню. Да к тому же я честно заработала. Но, видимо, со стороны виднее. Тут же моя гордость приосанилась и вскинула на меня укоризненный взгляд.

— Ты меня осуждаешь? — я сама не поняла, почему это спросила. Но, значит, очень нужно было.

— Что? — воскликнула Рэшма, и даже поморщилась, как от зубной боли. — Вот уж не думала, что тебя интересует мнение женщины, раздвигающей ноги перед каждым, кто предложит монету. Так что наслаждайся щедростью госпожи Айрис и ничем не терзайся. Не могу я тебя осуждать. Да и зачем? У каждой из нас своя жизнь и свои покровители. Тебе благоволит госпожа, а мне — господин.

Она полезла в разрез платья на груди и извлекла мешочек. Много ума не надо было, чтобы понять, что внутри деньги. Хотя, уж лучше бы там была магическая россыпь. Как я успела понять, она тут ценится дороже всего.

— Постой, а для чего же ты за мясо расплатилась телом, а не деньгами, если они у тебя водятся?

Рэшма быстро глянула на меня и заключила:

— Водятся, но переводятся. Ты за своими сбережениями следи.

— Да я и не думала упрекать тебя, — стушевалась я, понимая, что сболтнула лишнее.

Рэшма вздохнула и примирительным тоном пояснила:

— Я собираюсь домик купить, когда смогу покинуть наш квартал. Вот и коплю. Сама понимаешь, он не дёшево стоит. Но за четыре года я собрала кое-какую денежку. Осталось только дождаться окончания изгнания.

Домик? Ух ты! Она молодец! А я всё никак не могла понять, как можно хвататься за любую возможность сэкономить или подработать, когда у неё четверо мужчин приносят каждый месяц по сто пятьдесят монет каждый.

— Хорошая идея с домиком, — одобрила я, кивнув для весомости. — Буду надеяться, что у тебя всё получится. А ты не боишься, что твои деньги кто-то умыкнёт? Улочка-то не из честных тружеников. Каждый провинился в чём-то.

— Все мы провинились, — по голосу я поняла, что ей не понравилось моё замечание. Но она тут же сменила гнев на милость и заявила: — Я уже говорила тебе, что пока хозяина нет дома, то посторонние войти не могут. Даже Моллирс не переступит порог! А чтобы совсем обезопасить деньги, я прошу господина Роджиса накладывать магические обереги на монеты. Никто кроме меня их не видит. Поэтому могу хоть на улице оставить, их никто не найдёт.