— И все?

— Все. Ты разве не понял, что они блефовали?

— Что делали?

— Они надеялись проскочить в крепость через открытые ворота. Не получилось. Попробовали угрозами хоть немного получить своего. Поняв, что им не дадут даже ломанной полушки, они молча ушли. Ты ведь не знаешь, где тульский полк? И я не знаю. И они. Он может и сюда заглянуть во время учебного похода. Поэтому им тут сидеть не с руки. И часа лишнего. Или ты думаешь, они у реки просто так встали? Оттуда видно хорошо подходы все с той стороны, где полк. Явно ведь знают мерзавцы, откуда угрозы ждать. Есть у них кто в Туле…

— А чего не разорили ничего?

— А зачем?

— Ну…

— Петр — это глупо. Ладно бы зерном еще лошадей накормить. А так — мороки много, а толку никакого. Только время тратить и силы. Они — обычные проходимцы, которые надеялись на свою удачу. Не вышло. Вот и ушли.

— А если это ложное отступление? А если ночью они вернутся?

— Думаешь в крепости предатель?

— Не исключаю.

— Тогда нам нужно этой ночью быть особенно бдительными… Иди, распорядись, чтобы твои люди отдохнули. Их ждет долгая ночь…

[1] Газырь есть слегка искаженное арабское слово, обозначающее «готовый».

Глава 7

1556 год, 30 июня, Тула

Царь и Великий князь Московский и Всея Руси ехал, мерно покачиваясь в седле. Две недели минули как один день. Вот он в Москве. И вот — где-то на южных окраинах своей державы.

Усталость чувствовалась нешуточная. Не только у него, но и у всего его полка. И люди, и кони нуждались в долгом, продолжительном отдыхе. Все-таки гнали как могли.

— Государь, — произнес стоящий рядом с ним Иван Шереметьев.

Иоанн Васильевич встрепенулся, выходя из задумчивости, и посмотрел туда, куда указывала рука боярина. А там у одного из наиболее удаленных пролесков, находилась группа всадников. Каких именно не разглядеть. Далеко. Однако красные щиты с белыми хризмами выдавали в них тульских. Больше во всей округи никто ничего подобного не носил. Хризму, правда, тоже не было видно. Просто белое пятно размазанное, на сочном красном фоне. Но и так все было понятно.

— Да неужели? — язвительно произнес, явно раздраженным голосом Курбский. — Полк к бою!

— Тихо! — рявкнул Царь, перебивая одного из своих воевод. Глянул на него сурово. И тот, потупившись, опустил глаза. А потом тихо произнес:

— Государь, если это Андрей, то…

— То ты мне солгал! — очень жестко рявкнул Царь, перебивая. А потом повернувшись к Шереметьеву, скомандовал: — Пошли людей. Пусть выяснят — кто это.

Боярин кинул. Сказал несколько слов своим ближним. И пять всадников, погоняя своих коней ногайками, бросились вперед, стараясь как можно скорее достигнуть наблюдаемых вдали всадников. Причем погоняли не простых меринов, а вполне приличных боевых коней. Из-за чего всадники могли себе позволить проскочить это поле на рысях, не загнав насмерть коней.

Однако этого не потребовалось.

Из пролеска появился конный отряд, у одного из всадников которого, имелся прапор тульского воеводы — голова белого волка на кроваво красном фоне. Это был личный знак, поэтому сомнений в том, кто перед ними, у посыльных не возникло. Как и у самого Царя. Флаг, правда, также, как и щиты, с такой дистанции, не разглядеть. Но белое пятно на красном фоне — нормально наблюдалось.

Иоанн Васильевич скосился на Курбского. Но промолчал.

А полк тульский, тем временем втягивался на поле. И приближался. В то время как московский полк встал и отдыхал, пользуясь моментом. Шепотки пробежали сразу. Гостей распознали. А то, что к бою никого не призывают, вызвало немало облегчение.

Это было связано с тем, что московский полк поместный в целом очень тепло относился к Андрею и его делам по недопущению татар на север. А потому к любым позитивным слухам об Андрее сыне Прохора относился крайней благожелательно. Но то — простые помещики. Десятники и сотники смотрели на эти дела куда как настороженнее. Знали, как он лихо разобрался с начальными людьми в Туле, не пожелавшими по его все делать. Накрутил их как соплю на кулак. Раз. И уважаемые, влиятельные люди и глазом не успели моргнуть, как оказались у разбитого корыта.

Понятное дело, что далеко не все начальные люди московского полка так думали. Многим изменения Андрея пришлись по душе. Особенно тем, у которых с финансами все было тускло. Да и людей под рукой не наблюдалось шибко много.

В общем и в целом — уже с начального уровня — с десятников да сотников начиналось неоднозначное отношение к фигуре Андрей, распространившееся уже на всю Русь. Однако, так как полк был настроен позитивно, то и недовольные помалкивали. Чего искры высекать, от ударов лбами?