Шрифт:
Уже рассвело, когда за дверью послышалось негромкое:
— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас…
— Аминь, — ответила матушка.
Вошла Катя, бледная и осунувшаяся.
— Что это ты какая… — встревожилась игуменья, — плохо спала, Катюша?
— Вовсе не спала. Позвольте, матушка… в грехе хочу покаяться.
«Да какие у тебя грехи», — подумала настоятельница. Вслух не сказала, но Катя как будто прочитала ее мысли.
— Чужую беседу под дверью подслушивать — всегда грех. А я вчера подслушала.
— Вот оно как. Ты присядь, присядь…
Катя скромно примостилась на деревянном стуле возле рабочего стола матери Аркадии. На столе — ворох отточенных перьев, массивная бронзовая чернильница, различные бумаги и объемные книги, среди которых есть и старинные, рукописные…
Матушка не спешила с ответом. «Так и надо, наверное, — подумалось ей. — Она знает… пускай знает!»
— И что же ты услышала, Катя?
— Вы с Алексеем Никитичем разговаривали… обо мне даже речь зашла. И вы с ним, со мной ни о чем не посоветовавшись, сами все за меня решили.
«Тихоня-то тихоня, — подумала мать Аркадия, — да вот в таких-то твердости порой поболее будет, чем в бойких и дерзких».
— А ты что же, голубушка, — произнесла она вслух, — не согласна с решением моего племянника?
— Не согласна, — твердо ответила Катя.
— И замуж бы за него пошла?
— Пошла бы, матушка. Только если я его тайну теперь ненароком узнала, то и он должен знать обо мне все. Что деток у меня никогда не будет… Но, поверьте, у меня и в мыслях нет воспользоваться смятенным состоянием духа Алексея Никитича. Он еще раньше оказывал мне знаки внимания, но я считала, что не пара ему, что он всегда может жениться на богатой и здоровой девушке. А теперь вот он себя чудовищем считает… и мне хотя бы поговорить с ним… объясниться.
— Любишь его? — спросила матушка Аркадия, задумчиво вглядываясь в лицо Кати. Та не замедлила с ответом.
— Люблю.
— И не испугаешься? Мы-то с тобой его в драконьем облике не видели и судить не можем… Но, полагаю, и впрямь надо бы вам объясниться… Хорошо, Катерина. Отправляйся в Яблоньки и передай Алексею Никитичу от меня письмо. Я как раз писать ему собиралась. Тогда уж все и обговорите промеж собой. А потом, мой совет, возвращайся в Чудногорск и подумай хорошенько. И глупостей не делай… Темное дело сотворила моя сестрица, я знаю. И это наследие много дурного может в себе нести.
— Тем более мне надо быть рядом с ним, — убежденно проговорила Катя.
— Тогда, голубушка, помолись-ка в храме да собирайся в дорогу. Я дам тебе кого-нибудь в попутчики. Сюда уже не вернешься?
Катя покачала головой.
— Да уж, чувствую я, в каком ты смятении… А пока собираешься, я письмо напишу. Алеша все в подробностях должен знать… все что было.
Глава 13. Тайны былого
Было это сорок с лишнем лет назад. На землю опустилась одна из черных ночей, самая злая — ноябрьская. В эту ночь черное колдовство удавалось лучше всего, но его еще можно было и усилить, если прийти ворожить в особое, таинственное место.
Одним из таких мест были Чудо-горы — так назывались холмы, возле которых возник когда-то Чудногорск. На вершине одного из них стояла Варя Измайлова, зябко куталась в соболью шубку и задумчиво смотрела вдаль, на сонную деревню, погруженную в беззвездную темень. И только отдаленный Ивановский монастырь уютно светился окнами келий. В одной из них молится, наверное, сейчас за Варю родная сестра Анастасия — монахиня Аркадия…
— Да как бы не помешали мне сейчас твои молитвы, Настенька, — усмехнулась Варя.
Она думала о своей судьбе, загадывала себе еще лучшую долю. Уже успела заскучать в законном браке, но и тут перстень помог — легко завела тайного дружка и тоже не прогадала. Немецкий барон, красавец и богач, и было в нем что-то очень, очень, непростое… Вскоре Варенька узнала его тайну, и показалась ей она хоть и страшной, но безумно притягательной.
И сейчас она ждала здесь именно барона, но появился вдруг огромный черный ворон. Словно ниоткуда — его как будто сама тьма выпустила на холм. Ворон уселся на плечо Варвары, и она поморщилась.
— Не дури, царевич, сойди с моего плеча, не то разболится от этакой тяжести. Ты, чай, не обычная птица.
Ворон не стал упорствовать, слетел на траву и обернулся черноволосым юношей невиданной красоты — сверкают глаза в пол-лица, звезды горят на висках, длинные волосы развеваются на ветру, сдерживает их лишь светящийся обруч. Шелковая рубашка навыпуск затянута серебристым поясом с пряжкой в виде месяца, высокие сапоги мягко поблескивают в темноте. Весь он сияющий — светлый и темный одновременно.