– Время. – расталкивает меня девчонка. – Пойдем в туалет.

– Что, зачем? – сознание смутное, поэтому до меня с трудом доходит чего она от меня хочет. – Мне, вроде, не надо.

– Идем прятаться.

– Аааа!

– Ками, как ты вообще можешь спать в подобной ситуации?

– Послужи с моё и не в таких местах засыпать научишься. – бурчу себе под нос, вставая с кресла.

– Чего? Что ты несешь? Залезай давай. – заталкивает она меня в кабинку, после чего заходит следом.

Несмотря на отсутствие унитаза как такого – под ногами лишь чаша «Генуя»*, места все равно не хватает. Поэтому Хоши приходится тесно прижаться ко мне спиной, чтобы прикрыть дверь кабинки. А я и не против.

* Чаша «Генуя», турецкий унитаз – унитаз, предполагающий сидение на корточках при пользовании им. Имеются различные виды напольных унитазов, но все они представляют собой, в сущности, отверстие в полу. Распространены в Японии повсеместно.

– Антон! Прекращай! – заметив неладное, девушка пытается отстраниться, но ограниченное пространство кабинки не позволяет провернуть этот маневр.

– Я не при делах. Он сам. Тебе разве родители не рассказывали, что когда мальчики просыпаются у них… – ситуация настолько абсурдная, что вызывает лишь смех. Будто из японского гопника я в одночасье превратился в порноактера, который на низком старте ждет команды режиссёра. Осталось только услышать фразу "свет, камера, мотор!" и можно приступать к "съемкам".

– Не держи меня за дуру! Я знаю, что такое утренний стояк, просто убери эту штуку подальше от моей задницы! – во время этой отповеди, она усердно виляет из стороны в сторону попой, чем лишь усиливает накал сцены.

– И куда прикажешь… – маленькая ладошка прикрывает мне рот, обрывая праведный поток возмущений, который по сценарию должен был перерасти в нечто большее.

– Шшшш! – ну вылитая змеюка, такую сцену запорола. Не быть ей актрисой.

Раздается отчетливый щелчок замочного механизма. Через секунду до нас доносится звук отворяемой двери и чьи-то шаги. Не сговариваясь, подтягиваем хирургические маски обратно на лица и поглубже натягиваем капюшоны на головы. Пора! – к счастью, мысль не успевает трансформироваться в действие, так как в помещение входит еще один человек.

– Запри дверь.

– Да, господин Сибата. – вновь шаги и знакомый уже щелчок.

– Йори, я ведь уже говорил, когда мы наедине можешь звать меня просто Дайсукэ. – в голосе нашей цели проскальзывают подозрительные нотки, которые мне совсем не нравятся.

– Прости, Дайсукэ. – виновато басит мужчина в ответ.

– Ничего страшного, раздевайся. – командует обладатель высокого голоса и мне становится как-то не по себе. Остатки сна, словно рукой снимает. – А Мори пусть дежурит, он сегодня провинился.

– Как скажешь, Дайсукэ. – шорох, снимаемой, одежды действует на моего дружка, словно транквилизатор.

Хоши прекращает ерзать. Ну еще бы – теперь-то ей точно ничего и никуда не упирается. Никакие это не телохранители – обычные эскортницы с яйцами. А их малолетний бос – самый обыкновенный вакасю*.

*Сюдо (яп. сю: до:) – традиционные японские гомосексуальные отношения между взрослым мужчиной и юношей. Были распространены в самурайской среде со средних веков до XIX века. Название является сокращением от словосочетания «путь юноши» (яп. вакасю: до:).

Вот дерьмо! – надо было оставаться дома. Повелся у малолетней соплюшки на поводу и, как результат, вновь встрял в очередную историю. Возможно Тон-тон не по душевному наитию стал хиканом-домоседом, а по необходимости? Может пацана достало, что он каждый раз влипает в неприятности, стоит ему покинуть пределы собственного дома. Вот и переквалифицировался в отшельника-неудачника. Допускаю даже, что у него был план, например, протянуть до тридцати лет девственником и броситься под грузовик.

А между тем, из-за перегородки раздается звук первого поцелуя – бля, меня сейчас тошнит!

Как бы после этого захватывающего приключения я не обзавёлся психологической травмой. И что теперь делать, ждать пока голубки закончат? Слушать их стоны и придыхания? Надеюсь, у этой сладкой парочки хотя бы нет привычки разговаривать во время секса. От одной мысли об этом вновь становится дурно – Ну, нахер, я сваливаю!

Хоши, поняв мои намерения, пытается остановить этот самоубийственный порыв. Пробует затолкать меня обратно своей симпатично попкой. В любой другой момент я бы по достоинству оценил данный жест, но только не сейчас. Упираюсь ногой в стену и выталкиваю нас из кабинки. С шумом, под стук распахнувшейся двери, мы с Хоши вываливаемся наружу. Чтобы в следующую секунду запечатлеть картину того, как атлетично сложенный юноша в одних шортах держит за подбородок взрослого, полураздетого мужика. Завидев нас, голубки шарахаются друг от друга и «телохранитель» принимается судорожно натягивать обратно брюки. В отличии от него, ровесник Хоши довольно быстро берет себя в руки.

– Кто такие? Из какой газеты? Знаете, кто мой отец? – засыпает он нас вопросами, при это постепенно приближаясь.

И эта его походка вразвалочку мне совершенно не нравится. За Хоши я такой не замечал, а ведь они занимаются одним и тем же видом боевых искусств. Когда дистанция сокращается до метра, вакасю делает стремительный рывок в нашу сторону и прихватывает меня за толстовку: одной рукой за ворот, второй за рукав. Вот тебе и кюдока! – в последний момент сбиваю ему скрутку корпуса четким ударом под дых и перешагиваю через переднюю подножку. Еще мгновение и этот сладкий мальчик отправил бы меня в полет при помощи Тай Отоси*. Это уже не какое-то там кюдо, а самое, мать его, настоящее дзюдо!