Шрифт:
Это, собственно, их и спасло. Почти всех. Лейтенант Смирнова была уже четыре часа как мертва…
Коренёв грохнул кулаком по панели управления электромобиля. Раздался жалобный писк электроники. В этот момент зазвонил смарт-браслет.
— Вань, от тебя пропущенные. Только вылезла из Дартового бункера, там не ловит ни фига. Что-то случилось?
— Случилось, — устало произнес Иван. — Ты дома?
— Буду через полчаса. Приедешь раньше, располагайся. Где бар, знаешь. Я закажу сейчас что-нибудь пожрать.
— Закажи, — но браслет уже потух, и только тревожно пищал электромобиль, извещая о поломке. Иван вызвал такси и вышел из своей машины. На боковом сиденье так и лежали красные тюльпаны.
____________________
[1] Султан Египта и Сирии Салах-ад-Дин в 1187 году разгромил войска Иерусалимского королевства и захватил Иерусалим.
[2] Согласно П.7.5 ФЗ «О туризме» № 34 от 10.07.2152 г Турист должен быть одет в самоочищающийся термокостюм, способный поддерживать жизнедеятельность туриста в течение семи дней. Термокостюм должен быть экипирован сигнальным маяком с радиусом действия не менее 100 км.
Praeteritum XV
Она же рече: «Равна ли убо си вода есть, или едина слаждьши?» Он же рече: «Едина есть, госпоже, вода». Паки же она рече: «Сице едино естество женьское. Почто убо свою жену оставя, чюжия мыслиши?» Той же человек уведе, яко в ней есть прозрения дар, бояся к тому таковая помышляти.
«Повесть о Петре и Февронии Муромских»
Рынок поражал своими красками, звуками, запахами. Нет, Ефросинья знала, что Муром был одним из торговых городов Волжского пути, но одно дело — читать, а другое — слышать, видеть, щупать.
— Ткани! Посконные, набивные, суконные, бумажные!
— Шелк! Брячина! Коприна! Оксамит!
— Сапоги! Голенища для сапог!
— Бусы, кольца, браслеты стеклянные!
— Бобры к хозяйке добры! Соболя от Новгорода до Константинополя! Куницы для молодухи и девицы!
— Рыба, кому рыба солёная?!
— Рабы, рабы с Киева!
— Калачи, кокурки, дрочены!
Часа ходьбы по рынку хватило, чтобы понять ряд важных моментов. Во-первых, Ефросинью узнавали. Не было ни единого купца, кто бы ни обратился к ней по имени — отчеству. Притом это самое «отчество» было по мужу. Во-вторых, с ценами творилось что-то удивительное. Еда и сырьё стоили дешево, ткани местного изготовления, одежда, обувь, предметы быта на порядок дороже, но подъемно. Импорт стоил, как импорт. Притом шёлк и специи дешевле, чем Ефросинья предполагала. Мелкого стеклянного ширпотреба было очень много, и стоил он копейки, но вещи размером чуть больше уже продавались ощутимо дороже. Например, один бокал стоил тридцать кун. Окна делались только на заказ и были даже не витражными, как в Европе, а собирались из круглых «лепёшек» размером по пятнадцать-двадцать сантиметров в диаметре. Стоила одна такая лепешка в районе четверти гривны. Фрося прикинула, сколько окон она собралась поставить, и мысленно присвистнула. Это какие деньжища-то выходят! Но выход искать как-то надо было. Ей привыкшей к стеклу и бетону, средневековые дома, больше напоминали склепы и находится в них было физически тяжело. С другой стороны спустить все имущество на несколько неровных лепёшек — жалко.
— У меня слюдяные стоят, — отметила Настасья, и они пошли дальше.
Ряд пряностей нашелся сам. По запаху. Лавку Михала показали сразу, а вот там их ждал скандал. Точнее, не ждал, конечно, а вовсю полыхал.
— Ты продал мне горькую соль! — кричал хорошо одетый мужчина средних лет.
— Я предупреждал, что она морская. — Купец хмурился и старался держаться спокойно.
— Да хоть Коломыйская! — не унимался покупатель. — Я купил четыре пуда, что мне теперь с ней делать?!
— Всё то же самое. Слушай, ты у меня спросил, какая соль, я тебе ответил — морская. Ты купил.
— Так потому, что она самая дешевая была на всем рынке!
— Ну, значит, пойди и купи теперь самую дорогую! От меня-то что надо?!
— Деньги возвращай и виру за обиду.
Вокруг начала собираться толпа. Купец ощутимо напрягся. Вдруг сбоку от Ефросиньи раздалось отчетливое покашливание.
— Никита Иванов, здрав будь! — зазвенела Настасья. — Чего голдобишь с утра пораньше?
Мужчина повернулся к ним лицом, и Фрося увидела висящую у него на поясе серебряную подвеску со стилизованным рарогом[1].
Да вот, для двора княжеского соль купил, а она горькая, — раздосадовано поведал местный чиновник. — Вернуть хочу.
Однако про виру больше не заикнулся, и то хлеб.
Фрося едва заметно кивнула купцу в знак приветствия, смочила палец и попробовала товар.
— Откуда привез? В Новгороде же не выпаривают морскую соль?
Только теперь тиун обратил внимание на женщину, что стояла подле Настасьи, и побледнел.
Три дня назад он купил дешевую соль, а отчитался, как за обычную. И всё бы хорошо, если бы не княжий кухарь. Забраковал, сказав, что такая не годится, так как горькая, а князь Владимир горечь очень чутко в пище чувствует. И теперь вот хотел вернуть по-тихому, но купец уперся и ни в какую, а тут ещё, как назло, молодая жена князя Давида нарисовалась. Что ей дома за шитьем не сидится?
— Из Белгорода, — пробасил Михал
— Ясно. Никита Иванов, я выкуплю твои четыре пуда соли, а ты не кричи почем зря, не отпугивай покупателей от рядов.