Шрифт:
Они начали целоваться еще в машине.
— Ребята, а «Армадилло» — это что? Помесь арматуры с крокодилом? — делая восьмерки на пустынных ночных улицах, вдруг спросил Дима.
Даша оторвалась от Лешиных губ:
— Тупица. «Армадилло» в переводе «броненосец». Животное такое американское есть. Все в таких твердых чешуйках.
Она снова попыталась прижаться к Леше, но он отвернулся и смотрел в окно.
«У них в Америке все, наверное, такие. Бесчувственные, словно покрытые чешуей…»
Надя сидела на диване и тихонько плакала. «Куда он мог деться? Уже полпервого ночи. Накричал ни с того ни с сего, убежал куда-то. Странный он какой-то стал с тех пор, как Инна Николаевна приехала. Грубить начал. А иногда, наоборот, обнимает, целует сильнее, чем обычно… Пакетом надутым хлопнул — у меня вся душа в пятки ушла…»
Она подошла к окну. На улице никого…
«И этот разговор странный вчера ночью. Неужели то, о чем говорила Инна Николаевна, — правда? Но этого же не может быть… Чтобы сын с матерью… Это все равно если бы я с папой…»
Она попыталась себе это представить, но так и не смогла.
«Кстати, а где она? Ушла рано, когда мы еще спали. Потом, часа через три, Леша — злой и раздраженный… Постой, — сказала себе Надя. — А что, если они сейчас вместе?»
Она отошла от окна и быстро прошлась по комнате.
— Нет, — сказала она вслух.
«Я сейчас себе такого нафантазирую… Пойду-ка лучше чайник поставлю».
На кухне сидел Николай Петрович, читал «Правду» и курил.
— Ну что, Надюша, — поднял он глаза, — не спится? Шляется где-то наш оболтус?
— Да, Николай Петрович, — сказала Надя, набирая в чайник воды и шмыгая носом.
— Насморк, что ли?
— Нет…
Николай Петрович снял очки и, прищурившись, посмотрел на Надю. И конечно же, заметил ее красные глаза.
— Да ты, никак, плакала?
Надя промолчала и отвернулась.
— Ну, я ему покажу! Я ему устрою! Невеста в доме, почти жена, а он куда-то умотал. Вот паршивец!
— Не говорите ему ничего, Николай Петрович. Я сама виновата.
— Ты меня, Надюха, не учи! — прикрикнул на нее старик. — Знаю я, как с ним обращаться надо! Всыпать по первое число — будет как шелковый.
— Да он уже вроде взрослый, — улыбнулась Надя его непосредственности.
— «Взрослый». Это он жениться взрослый. А ума — нет. И упрямый как баран. Весь в мать…
— Инны Николаевны тоже с утра нет.
— Вот она-то меня меньше всего интересует. По мне, пусть вообще не приходит. Меньше народу — больше кислороду.
И он сердито углубился в чтение газеты.
Надя насыпала заварки в небольшой чайник и залила крутым кипятком.
— Николай Петрович… — начала она. — Я давно хотела вас спросить. Скажите, а почему у вас с Инной Николаевной такие отношения?
— Какие отношения?
— Натянутые. — Надя не без труда подобрала подходящее слово.
Он отложил газету.
— Почему? Да потому, что она, бесстыжая, ребенка нагуляла, а потом в Израиль смоталась, Лешку годовалого на нас бросила.
Он произносил «Израиль» с ударением на последнем слоге.
— А Леша говорил, что вы ее сами выгнали. Вам чайку налить?
Николай Петрович треснул ладонью по столу. Да так, что чашки подпрыгнули на блюдцах, а одна даже завалилась набок.
— Да, выгнал! И не жалею об этом. Нечего ей здесь делать! Не для того я ее ростил, воспитывал, чтобы она родину бросала. Пришла, помню, поздно ночью. «Я, говорит, замуж выхожу и в Израиль уезжаю». С того дня я ей к Лешке прикасаться и запретил.
— Но она же мать все-таки, — попыталась заступиться за Инну Надя.
— В гробу я видел таких матерей! В белых тапочках! Мать должна дома сидеть и дитё воспитывать, а не по заграницам шляться. Легко, конечно, приезжать раз в пять лет, в щечку чмокнуть да ручкой помахать. А вся нагрузка на нас была. На мне и на Лене. Так она и надорвалась, бедная. Вот и выходит, что мать в могилу опять же Инка свела.
Он перевел дух.
— Чай в мой стакан налей, дочка. Во-он на полке стоит. В подстаканнике. Как родной он мне, этот подстаканник. Лет ему, чтоб не соврать, сорок. Нет, сорок пять. Это нам с Леной на свадьбу ребята подарили. В пятидесятом году, как сейчас помню. Меня тогда послали по комсомольской путевке Сталинградский тракторный восстанавливать. Приезжаем — а там камня на камне нет. В палатках жили. А уже зима на носу, заморозки по ночам… Меня бригадиром назначили, а Лена нормировщицей была. Заполнит, бывало, ведомость — и на стройплощадку, ребятам помогать. Хотя и не должна была… Так и познакомились.