Софар, возвращаясь после поисков Элерии, каждый раз приходил и по несколько часов проводил у постели умирающего брата. Крозалия наблюдала за ним со стороны и молчала. Здесь итак сложилась гнетущая атмосфера, но когда приходил он становилось в разы хуже. Становилось невыносимо. Сегодня Латьен был совсем плох. Софар уже несколько часов сидел в одной позе на краю его кровати. Криза вошла в комнату к раненым. Ей было безумно жаль этого шустрого и веселого, при обычных обстоятельствах, паренька. Как пить дать, если брат умрет, это навсегда изменит его, подумала чародейка.

Крозалия сменила повязки Шаймору, сделала примочки на раны из целебных трав. Проделала тоже самое с Латьеном и остановилась рядом с Софаром. Осторожно протянула руку, погладила его по темно-рыжим, почти каштановым, волосам. И он вдруг заговорил.

— Я всегда знал, что он умрет рано и уж точно раньше меня. Потому что он всегда такой… Ни капли хитрости или осторожности. Все напрямик, честный, мать его. Будь то в бою или в разговоре неважно. Но сейчас еще так рано. Ему всего тридцать, — Софар поднял глаза на Кризу. И она прочитала в них столько отчаяния и мольбы, словно в ее силах было что-то изменить.

— Может, еще все обойдется, — сказала Криза и отвернулась. Ее рука соскользнула и сжала плечо Софара.

— Мало кто знает, но мы ведь не родные братья. Хотя у меня с трудом язык поворачивается так говорить. Он мне роднее всех на свете. Латьен нашел меня и спас. Мне было всего пять, и я беспризорничал. И посейчас не знаю кто я и откуда… Но жизнь на улице давалась мне тяжело. Меня как раз избили мальчишки постарше, за дело, конечно, я украл у них голубя. Голодал и ради еды готов был на все. Съесть не успел, зато от побоев точно бы окочурился, тогда-то и появился Латьен. Не знаю какие боги мне его послали. Не знаю почему он решился мне помогать. Может быть из-за цвета волос. Он-то в своей семье единственный рыжеволосый.

Криза подвинула стул к кровати и присела. Долго стоять она не могла, отсутствие Элерии сказывалось и на ее здоровье.

— Что было дальше? — спросила травница.

— Дальше? — Софар словно потерял нить разговора. — А… Потом он притащил меня к себе домой и долго прятал в сарае. Таскал мне еду. Потом его родители нашли меня и выгнали. Латьен снова вернул меня. Они много раз выгоняли меня. Но он все время находил способ найти для меня укромный уголок, то под своей кроватью, то в конюшне, то на чердаке. И кормил меня. Всегда кормил меня. Даже в тот год, когда они сами почти голодали. А потом я прижился, и уже все стали принимать меня за своего. И даже кровать выделили. Он мне больше чем брат. Он мне и отец, и мать, и друг, и наставник.

Криза увидела, как блеснула слеза, скатившись по щеке вальдара. Встала, похлопала его по плечу.

— Держись, — сказала травница и оставила его наедине со своим горем.

Бруснир вернулся в Сатру, один. Вышедшей к нему навстречу Кризе даже не нужно было ничего спрашивать: вальдар был мрачнее тучи и это говорило само за себя. Его не было больше суток. Судя по виду, все это время он ничего не ел и не спал, потому что похудел и осунулся. Бруснир подошел к колодцу, достал ведро воды и жадно пил некоторое время. Потом вылил на себя остатки и оперся на оголовок колодца, уставившись в никуда. Крозалия подошла к нему и коснулась плеча, только тогда вальдар ее заметил.

— Пойдем, я накормлю тебя ужином, — позвала старая чародейка.

Бруснир только отмахнулся.

— Пойдем, ты должен поесть, иначе сам свалишься с ног.

— Как Шаймор, Латьен? — спросил Бруснир, следуя за Кризой.

— Не приходили в себя. Шаймор получше, крепкий гаденыш, — Криза тепло по-матерински улыбнулась. — Думаю, он и без помощи выкарабкается. А Латьен… У него раны посерьезнее. Не знаю сколько он еще сможет продержаться.

— Везде засада, — кивнул Бруснир, но на душе у него чуть просветлело.

Они вошли в дом, в котором поселили Кризу и раненых местные. Бруснир присел, а травница накрыла на стол. Вальдар быстро поел и снова собрался на поиски, несмотря на сгустившиеся за окном сумерки. Криза убирала со стола, когда пошатнулась и чуть не упала. Голубая тарелка со звоном разбилась о пол. Бруснир придержал старушку и спросил:

— Ты сама-то как?

— Без нее мне осталось недолго, — Крозалия подняла на него глаза. — Все думают, что уже бесполезно искать.

— Я знаю, — отвернулся Бруснир. — Но я не остановлюсь, пока не найду ее живой. Или мертвой.

Спустя пару минут он снова летел в сторону гор. Теперь уже даже ветер, бьющий в лицо, не освежал. Сознание так и норовило отключиться — Бруснир не спал уже двое суток. Поиски ночью были почти бесполезны, но он не мог заставить себя остановиться. Даже в те короткие минуты, когда он возвращался в деревню сменить коня, безысходность накатывала и топила. Логика говорила, что Элерия погибла, но Бруснир не желал с этим соглашаться. И продолжал делать то единственное, что в этой ситуации он еще мог делать: искать.