Ладно. Симеон вздохнул и покосился на толстенную книгу записей. Вон грамоте сам же выучился, пока был мальцом бессмысленным, а как дальше пригодилось! Правда, толковых ландкарт Романии немного. Даже скорее – совсем нет, особливо на пандурской заставе. Но старых турецких – хоть все гляделки прогляди! А не уважить добрый совет от слуджера – это мозгов не иметь надо, он просто так ничего не присоветует.

Жаль только, что не все сейчас слушают. Ладно, Мороя – тот, наверное, тоже с войны многое помнит. Ладно, Макарко – его бы сперва грамоте обучить, так что пусть себе у рогатки постоит. Йоргу и вовсе уроки без надобности – бывший моряк, как-никак. А вот куда запропастился тот же паршивец Гицэ, стоило Макарке его сменить у рогатки – загадка. В войну-то он не дорос до таких уроков, только-только грамоте учился. А потом тоже не выдавалось случаев особо...

Гицэ вернулся по ночи, когда все уже спали. Симеон ночевал в конторе, составлявшей заодно командирское жилье, и проснулся от скрипа шагов на галерее. Намаявшийся за день у рогатки Йоргу храпел на спине на соседней койке, длинные усы его шевелились, как у таракана. Черная тень загородила на миг окошко в двери, и Симеон на всякий случай подхватил заряженный пистолет. Но высунувшись наружу, увидел только Гицэ, несмотря на жару, кутавшегося в плащ.

– Где тебя черти носили? – спросил Симеон, опуская пистолет. – Опять по девкам шатался?

– Прости, капитан, – с неожиданным раскаянием опустил голову Гицэ, и Симеон насторожился. И чего это он такой покладистый? Набедокурил чего?

– А ну признавайся, чего утворил, – потребовал Симеон решительно.

Гицэ хмыкнул и почесал спину.

– Да не поверишь, капитан, батька застукал. Суровый батька оказался, я так в окошко сиганул да приложился, что аж сердце зашлось, думал – не встану.

Симеон пригляделся: видок у Гицэ был точно взъерошенный. Вот бы его как-нибудь словил какой-никакой батька, брат или муж и всыпал так, чтобы надолго забыл свои полночные приключения! Так ведь этому коту что – его из дверей, он в окно...

– Три караула у рогатки, – распорядился хмуро Симеон. – И без моего ведома чтоб с заставы ни ногой!

– Ну ты прям поп какой, капитан, – обиделся Гицэ, но протестовать дальше не стал, только ухмыльнулся донельзя нахально. – Как прикажешь. Тебе дважды докладываться, как ушел и как пришел? Или что было между – тоже рассказывать велишь?

Симеон невольно рассмеялся.

– Проваливай спать, охальник. Нужны мне твои похвальбы, козел ты племенной!

– Обижаешь, капитан! Не племенной ни разу пока! – Гицэ хмыкнул. – Хотя, может, это я и зря, вон Штефанел какой лихой уродился!

– Будешь болтать – я тебе в зубы сам насую, – предупредил Симеон, хорошо зная его длинный язык. – Если парня разыщут по твоей болтовне...

– Нешто я без соображения, Симеоне? – Гицэ округлил глаза. – Всей заставе беда может выйти от тех высоких бояр, если вдруг его поискать надумают. А ты не хочешь ли его слуджеру показать? Глядишь, внесет парня в списки под каким имечком, и ищи ветра в поле, а гайдука – в горах.

– Посмотрим, – коротко сказал Симеон. – Главное – чтоб не нагорело нам от слуджера. А теперь проваливай. Или нет – раз уж пришел, пойдешь заместо Макарии в ночную смену, а Макарку я завтра с телегой к Станке налажу. Мороя жаловался, что солонина выходит, а у нее должен запас быть.

Гицэ покосился на луну, прикидывая время.

– Эх, ладно. Покурю тогда туточки, покамест не время меняться, – и прибавил с обычным своим шальным дружелюбием: – Иди, досыпай, капитан. Я покараулю.

А с утра Симеон враз понял, чего это Гицэ вчера был такой покладистый да веселый! Когда снизу долетела перебранка, вышел на галерею – и увидел одного из вчерашних проезжих, какого-то купчину из Австрии. Тот махал руками и визгливо орал, что пожалуется логофетам, чтоб поспускали шкуры со всех здешних разбойников.

Симеон завел его в контору, успев увидеть, как исчезла в дверях общей комнаты несколько озадаченная мордаха Штефана. Купец пыхал гневом, точно перекипевшая джезвэ [47] на песке, и недоумевающий Симеон не сразу вытянул из него суть жалобы. А вытянув, матюкнулся мысленно от всей души: ну, Гицэ! Ну, поганец! Да лучше бы докладывался, что там было между его приходами и уходами! Ну, козлина усатая, ну, только попадись!

Вслух же сказал твердо:

– А и с чего ты взял, почтенный, что это кто-то из моих к твоей дочке лазил? Мои ребята – народ служивый, и сам вчера видел – забот у них хватает, не до баловства.

Обозленный купец зафыркал в бороду:

– Да как же не твои, если оно в форме и сюда побежало?! Это что ж за служба – по ночам в окошки лазить?!

Симеон мысленно поклялся спустить с Гицэ не одну, а все пять шкур. Бестолочь, далась ему та дочка! Теперь-то вспомнил: немочка и правда была хороша. Вся кругленькая, мягкая и беленькая, с кренделями светлых кос на затылке, как немочке и положено. И в поездке, видать, девка была по первому разу, потому что спрашивала все, забираясь отцу под руку, стреляла любопытными синими глазищами и теребила косынку из дорогого кружева на полной груди. Документы у купца проверял Йоргу, Симеон, занятый больше товарами немца, чем им самим, особо не приглядывался, кто там крутится с другой стороны кареты. Надо было тогда сообразить, что Гицэ смазливой мордашки сроду не пропустит! Но сдурел он, что ли – полезть к купеческой дочке в окошко на постоялом дворе? Что снасильничать хотел, как купец разоряется, Симеон, конечно, не верил – не про Гицэ это вовсе, на него девки и без того вешаются, да он и больше ценит их внимание да приключения, чем собственно девку...