Но обвинение серьезное, допрыгался-таки козлик, под петлю подставился. Очумел, что ли, от неземной красоты?

Симеон вышел на галерейку, придерживая купчину за руку.

– А ну построиться всем! – гаркнул на весь двор. За Гицэ он был спокоен – не высунется, наверняка успел расспросить Штефана о причинах скандала, если не признал «сурового батьку» по одному голосу...

Не занятые в карауле пандуры озадаченно выбрались из разных щелей, построились во дворе.

– Опознаешь, почтенный – забирай, – великодушно сказал Симеон. – Я такой дряни на заставе не держу. А потому среди моих ты его напрасно ищещь! Только уж смотри хорошенько, облыжного поклепа я тоже на своих людей взводить не позволю!

Купец ходил вокруг мужиков, разве что не на зуб пробуя каждого. Но Симеон был спокоен: у Гицэ-то морда приметная, хороша да молода. А построились, как на подбор, уже давно сивоусые дядьки, кто увечный, кто и вовсе в годах. Молодежь-то вся по деревням разбрелась, Макарку услали. Штефан, кстати, тоже не выбрался, а купец, гад, его приметил, оказывается...

– А кто в казармах остался? – подозрительно спросил он.

– Мальчишка один, полы там моет, – твердо ответил Симеон. – Ты его видал. Так он у меня пока форму не носит, а твой обидчик, говоришь, в форме был. Хотя с формой ты тоже обознаться мог, ночь ведь была, почтенный? А здесь старые военные мундиры, почитай, имеются через дом да в каждом доме. И в Трансильвании, кстати, тоже пограничники есть, и румын среди них хватает, и форма похожая. Так что ты ежели обидчика найдешь – смело меня зови, мне по должности положено грести всякого, кто границу без документов переходит. Но, скорее, это кто-то из местных.

Купец пофыркал еще и убрался, а Симеон, пылая праведным гневом, взлетел по галерее. Штефан поднял голову от подсолнуха, сплюнул шелуху на только что вымытый пол.

– Ушел он, капитан? – и фыркнул, поганец, залился хохотом. – Гицэ, вылезай! Похоже, ты нас с Макаркой на конюшне надолго заменишь!

– Молчать! – гаркнул Симеон, закипая, пока из-под дальнего топчана выбирался переконфуженный Гицэ. – Баран сущеглупый! Последние мозги растерял, в бога, мать и портки Спасителя!..

Пока Симеон изливал душу, в избу набились все, кто был на дворе. При особо заковыристых оборотах даже хмыкали уважительно, а когда Симеон сгоряча перемешал немецкую брань с родной – Гицэ ощутимо дернулся, видать, припомнив вчерашнее, а Штефан восхищенно ахнул у локтя.

– Скажи спасибо, что я в петлю тебя, дуболома, не сунул, – договорил Симеон, выдохшись. – А теперь объясняй, какой дьявол тебе голову охмурил, что ты к девке насильно полез!

Гицэ возмутился:

– Я?! Да ты сдурел, капитан?! Или этого купчину послушался? Выдавай на расправу, ежели думаешь, что я мог на такое решиться!

– Не мог, точно, – вполголоса добавил сзади Мороя, в отличие от Гицэ, до сих пор встревоженный.

Ободренный поддержкой, Гицэ гордо задрал подбородок.

– Она мне сама предложила! Я по-немецки ведь шпрехаю хоть малость, так она меня и спросила, далеко ли тут постоялый двор-то. Так я ответил и смотрю – она глазищами так и стреляет, так и стреляет! Ну и пожалел в шутку, что окошко ее признать нельзя будет. А она...

– Ну-ну, ври дальше, – разрешил кто-то из пандуров, посмеиваясь.

– Да не вру я! – рявкнул Гицэ. – Даже Йоргу сказал, что мужу этой немки не позавидуешь!

– Мужу? – изумился Симеон. – Да ладно? Она ж этому купчине дочка!

– Спроси Йоргу, капитан, – нахохлился обиженный Гицэ. – Он ихние паспорта подписывал, ему виднее. Но я тебе зуб даю, что она точно не девица, так ее и так!

Мужики грохнули хохотом. Симеон поглядел на Гицэ и махнул рукой.

– Ладно, разберемся вечером, как Йоргу от рогатки придет. Но ты хоть форму впредь снимай, дубина!

– Да... Это я не подумавши, – согласился Гицэ, озадаченно почесывая затылок. – Но всегда ж сходило!

Симеон совсем махнул на него рукой и ушел.

С Йоргу он у рогатки поговорить не успел: на заставу нанесло огромный обоз ковров, направлявшийся в Австрию от имени боярина Маврокордата. Стало действительно не до Гицэ и не до его девок: взять пошлину с возчиков фанариотских богатеев было почти невыполнимой задачкой. Но Йоргу справился: докопался до каждого ковра, заставил разворачивать все скатки, чтобы прикинуть стоимость, обнюхал каждую телегу сверху и снизу, печально пошевеливая усами. Симеон накрепко держал оборону, утащив в будку все подорожные и старательно прикидываясь, что разбирает их по складам. Провозились до ночи, зато осатаневший арнаутский командир, сопровождавший обоз, велел заплатить уже этим клятым валахам, чтоб им, разбойникам, на том свете черти пожарче котел натопили.

Пошлину ушлый Йоргу давно прикинул на глазок – не зря же осматривал телеги! А Симеон выслушал его и с каменным лицом назвал удвоенную сумму. На торг ушло еще с полчаса, но когда телеги чертова Маврокордата заскрипели в сторону Австрии, Симеон и Йоргу оказались обладателями лишней трети налога. Впрочем, телег было много, так что кто их считал – можно было себе и половину оставить. А это, между прочим, может, порох, может, ружья. А можно еще раздать ребятам, чтобы женок и детей побаловали, когда начнутся летние ярмарки.

Такое следовало отметить! Хотя веселье – весельем, но про утреннее происшествие Симеон все-таки не забывал.

Под ракию, вечером, когда все наелись, и Макарко в уголке тихо пристроился с рожком, готовясь подыгрывать пляскам, Йоргу на прямой вопрос Симеона задумчиво пошевелил усами.

– Фамилие у них разное, капитан, понимаешь? В паспорте-то написано, что купчина путешествует с дочкой, да вот фамилие дочки не его, а сталбыть – мужнино. Я ишшо спросил, мол, чего это дочку-то от мужа свез, а он сказал, что тот в Америки убрался надолго.