Шрифт:
В.П. не обновила канон и даже в шлифовке его не особо отличилась. Приданое у нашей пишбарышни знатное: ворох многословных фейсбучных почеркушек. Такой багаж публике в последние годы предъявляли все, кому не лень – от маститого Гришковца до безвестного Ромы Сита. Сенсаций, воля ваша, не упомню. Но для человека чужого опыта не существует – хотя уж критику-то сам Бог велел тематическое досье собрать…
Пристегните ремни, грядет езда в незнаемое. Итак, маму всю жизнь одолевали люди, рожденные под знаком Весов. Она работала в Госплане, любила персики и булочки, колбасу и пиво. В соседнем торговом центре открылся магазин восточных товаров, где продают консервированное манго из Мьянмы с надписью «Люблю жизнь». У бабушки заискрила розетка – Кимсанчик обещал, но не починил, Мирбек сказал: возьмите плоскогубцы и сами подкрутите, а Вадим не только починил, но и объяснил, что медь с алюминием не дружит. Печенку надо варить не больше восьми минут. Аудиокнига Агнии Барто надоела всей семье до смурфиков. Талонов в поликлинике не найдешь днем с огнем. Муж трижды сказал «фу» розовой мебели для ребенка в «Ашане». Бабушка хранила в сундуке реликвию – трусы сына.
Плюс афоризмы, достойные розового блокнотика семиклассницы: «Настоящее время счастья никогда не длится вечно», «Можно выйти замуж – и остаться одинокой». Читал. Много думал. Какая глы-ыба…
И так четыре сотни страниц non-stop. Авторесса ставит читателю суровый ультиматум: «Мне нужно, чтобы мама, или дочь, или сын, или хоть вы сейчас дослушали меня до конца».
Хм. Чего ради изучать эти унылые мемории, похожие на пенсионерский треп у подъезда? Проблемы человека неисключительного в неисключительном состоянии, как сказал Пригов, я и без В.П. знаю наизусть. Читать «Оду» можно либо по долгу службы, либо в качестве дисциплинарного взыскания, иных стимулов не вижу. Впрочем, «Эксмо» явно другого мнения.
«Предельно личное, документальное свидетельство об одновременном проживании смерти и материнства, – вкрадчиво суфлирует аннотация. – Эта книга для тех, кто боится терять и учится обретать. Книга утраты и любви, которая у роковой черты осознанней и сильнее».
Ага, понятно: у нас тут grief memoir, то бишь «воспоминание о боли» – поджанр эгобеллетристики, который день ото дня все популярнее. Ну, вы помните: Данихнов да Старобинец со товарищи. И ехидный термин «монетизация страданий», надеюсь, не забыли.
Обычно пациент платит психотерапевту за внимание и сочувствие. Но наш литпроцесс отрицает все мыслимые законы: это я должен заплатить, чтобы читать про поликистозный эмбрион Старобинец или покойную матушку Пустовой. Литература grief memoir назойливо, как вокзальная нищенка, вымогает у читателя сопереживание. С какого перепуга я должен вывешивать траурные флаги и объявлять черный день календаря? Ваша личная потеря – еще не национальная трагедия.
Еще меньше хочется делить с Пустовой радости материнства – такое впечатление, что читаешь откровения яжематери где-нибудь на ovuljashki.ru. От самодельной потешки «Наша писа хороша, / у нее, наверно, / есть красивая душа / с гулькин нос примерно» читателя с нормальными рефлексами немедля вывернет наизнанку. Не хуже, чем от резины, вжеванной в почву.
Окончательно позывы к сочувствию гибнут в лобовом столкновении с пустовым идиостилем.
Начнем с малого. Пустовая расточает диминутивы на зависть чемпиону Иудушке Головлеву и серебряному призеру Александре Николаенко. С «кременьким диванчиком» вы уже знакомы. А есть еще «немаркий гипюрчик», «шовчик примирения с Богом», «полотенчико с прописным принтом», «чаек» и даже «попоцка». Знамо, моветон. Но это, право, мелочи. Лучшее, конечно, впереди.
Вторую позицию в рейтинге занимают дикие словоформы: «я рыдалась маме», «солнце проглотилось», «грозный сон о нашем невпопаде» и проч.
А сейчас… – барабанная дробь, публика в нетерпении утирает холодный пот – …смер-ртельный номер!
«Это созревание невысказанных желаний, это разлитие вскрытой крови, это опадание плодов, вспревших от приливов надежд и печалей».
«Я хотела запустить с самой собой флеш-моб огрешек и грехов».
«Неподражательная и ржательная странность, легкая головная бекрень».
«Распирает в вышину сила каждой минуты, выраженная в миллиметрах бесперебойного движения к еще немного продвинутой версии себя».
Флеш-моб огрешек может длиться часами, да хватит, пожалуй – меня уже распирает во все стороны сила каждой минуты, проведенной в обществе ржательной пишбарышни и одолевает вспревшая головная бекрень. Слава Богу, резюме к этой части выдумывать не надо, его уже сочинила Инесса Ципоркина: «Типичное пустовое испражнение-упражнение по уродованию отсутствующей мысли с помощью несуществующих слов».
Могу лишь добавить, что беспримерное косноязычие для попуганок – знак кастовой принадлежности. Что-то вроде вампирского причмокивания.
Прогноз, к сожалению, неблагоприятный. Ибо, как призналась В.П., «хочется еще вспыхивать недрами и светиться нутром наружу, и вываливать из себя любую рядовую подробность».
Ждем-с. С глубоким прискорбием.
Осетрина сорок второй свежести
Р. Богословский. Токката и фуга. М., Городец, 2020