На фоне ее серого форменного платья и коренастой фигуры мама и леди МакЛин похожи на порхающих бабочек: мама – на лимонницу, леди МакЛин – на голубянку.

Взрослые проходят мимо, не подозревая, что мы совсем рядом. Вот они скрываются за поворотом садовой дорожки, и Мэри – заводила и непоседа – вылезает из-под куста, тащит меня за собой: Питер, помощник конюха, поклялся Триединым, что в старом домике привратника живет настоящий проклятый, и у Мэри прямо свербит на него посмотреть.

– Говорят, он поймал лепрекона, и не отпускал, пока тот не отдал горшок с золотом! А Джонсу этого показалось мало, и он отобрал у лепрекона еще и кольца! – рассказывает на бегу Мэри. – А лепрекон его за это проклял!..

Удобная, выложенная округлыми камнями дорожка обрывается, и мы сбавляем шаг. Цветы вокруг становятся невзрачнее, бузина и черемуха гуще, деревья выше – сад переходит в старый парк с шепчущими над головой дубами и кленами. Домик привратника раньше стоял у самых ворот, но лет двести назад, а может, даже целых триста – еще до того, как имение стало просто одной из резиденций графов МакЛин, прадед Мэри расширил поместье, и коттедж теперь прячется в глухом углу, среди дрожащих осин и терновника. Если не знать, где он – не найдешь.

Здесь сыро и как-то жутко. И голосов не слышно. И птиц – только взлетела, громко каркнув, ворона.

Мэри притихла, смотрит то на меня, запыхавшуюся от бега, то на старый дом с крышей, усыпанной прошлогодними прелыми листьями.

– А почему у вас в поместье живет проклятый? – шепчу я.

– Он дедушкин ублюдок… Только никому не говори, что я это сказала! – щиплет она меня.

– Никогда! – клянусь я.

– И не смотри ему в глаза, иначе умрешь! – инструктирует Мэри. – Поняла?

Я киваю. На самом деле, я бы прекрасно обошлась без этого Джонса, и мама, наверное, волнуется… А папа скажет, что я расстраиваю его своими шалостями. Но не могу же я бросить Мэри одну!

Моя подружка решительно поправляет ленту на прямых, зеркально-гладких волосах с зеленоватым отливом – наследие Морской Девы – и бросает в дверь дома камень. Удар выходит неожиданно громким, и мы испуганно приседаем.

Дверь обита листами железа.

Камень падает на ступени, катится вниз и останавливается рядом с лужей.

Тишина.

– Мне кажется, здесь никого нет. – Только наверняка привидения, но неупокоенных духов я боюсь, и потому не упоминаю.

– Не может быть! – топает ногой Мэри. Она сбежала от Пембрук, пропустила чай, вымазала панталоны, лазая под розами, и ради чего?

Когда Мэри злится, кончики ее ушей становятся чуточку острее, а зрачок вытягивается как у кошки. Мама говорит, что у Мэри дар Старой Крови, и я ей немножко завидую. С другой стороны, перепонки между пальцами я бы себе не хотела. Мэри их стесняется и прячет под митенками.

Камни летят в дверь один за другим. Стучат, прыгают, шлепают по луже, разбрызгивают зацветшую воду.

– Никого, – повторяю я и тяну Мэри обратно, к прячущейся за терном тропинке.

– Я посмотрю, что там внутри.

Мэри старше на четыре года, но порой мне хочется залезть на табурет – чтобы оказаться выше – и хорошенько ее потрясти.

– Я тебя не пущу, – хватаю я ее за рукав. Мэри сердито вырывается. – А вдруг там крысы? – нахожу я аргумент. Это работает – крыс моя подружка не любит.

– Откуда им взяться… – неуверенно говорит она, остановившись на полпути. – Здесь и грызть нечего.

– Крысам всегда есть что грызть! – авторитетно заявляю я. – Миссис Финн, наша кухарка…

Договорить я не успеваю. Дверь коттеджа распахивается, и на пороге появляется …существо. Высокое, сутулое, очень худое, с торчащими ребрами и впалым животом – по-рыбьи белый, вялый, контрастирующий с черной чешуей, подобно ряске затянувшей тело, он приковывает взгляд.

Существо слепо, но на мое тихое

– Мэри…

шипит и хищно прыгает вперед. Гремит, разматывается удерживающая его цепь.

– Мэри, бежим! Мэри!..

Кусты хватают за юбки, за волосы, хлещут по лицу. Ежевика опутывает ноги, хрипло каркающая ворона будто указывает, где нас искать, а позади беснуется и бьется о землю рвущийся с ц`eпи пр'oклятый лепреконом бастард лорда Джона…