И тут я поняла, что передо мной зеркало.

У мамы было зеркало. Оно висело высоко на стене, и мне как-то не было до него дела. Но тут я уставилась на него в полном смятении. Мне-то думалось, я выгляжу, как все девочки. А у меня оказались колтуны в волосах, белёсая кожа – почти бумажно-белая, только с сероватым налётом, особенно на шее. Из-под выцветшей юбки торчали грязные костные мозоли на коленках, да и сама юбка внезапно тоже показалась мне вся измазанная и к тому же не по росту короткая.

Что тут сделаешь? Я глубоко вздохнула и проковыляла наружу. Под дверью меня дожидался Джейми. Я окинула его новым, критическим взглядом. Он тоже был грязней остальных мальчишек. Рубашка выгорела до неопределённого цвета, под ногтями сверкали чёрные полоски.

– Надо было нам чаще мыться, – говорю ему.

Джейми только плечами пожал.

– Да какая разница! – говорит.

Но разница была большая.

Дома, если выглянуть из окна на улицу и посмотреть напротив, а там отсчитать три дома налево, то на углу видна рыбная лавка. Каждое утро туда доставляют свежую рыбу и выкладывают её для продажи на толстую холодную глыбину. Летом на жаре рыба быстро портится, так что хозяйки всегда старательно копаются на прилавке и отбирают что посвежее и получше.

Вот таким же рыбным уловом были и мы, дети. Учителя сгрудили нас в кучу и провели по улице в большое здание, где выстроили в шеренгу напротив стены. Мимо стали прохаживаться местные жители и выглядывать среди нас хорошеньких и здоровеньких, чтобы забрать к себе домой.

Однако по выражениям их лиц и досадливому ворчанию было понятно, что большинство из нас ценности для них не представляет никакой.

– Господи боже, – вырвалось у одной женщины. Стоило ей потянуть носом воздух над волосами одной девочки, как она тут же отпрянула. – До чего грязнющие!

– Ничего, отмоются, – заметила каменная командирша. Стоя посреди залы со своим планшетом, она руководила процессом. – Следует проявить милосердие. Никто не ждал, что будет так много. Каждый должен внести свою лепту.

– Ютить городских крыс – нет уж, увольте, – пробасил пожилой мужчина. – Как бы эта свора нас ночью в постели не придушила.

– Да они дети малые, – заспорила командирша. – Не их вина, что они так выглядят.

Я посмотрела по сторонам. Местные девчурки, разносившие нам кружки с горячим чаем, прямо-таки светились благополучием – ленточки в волосах, всё такое. Казалось, от них не запах – аромат.

– Может, и не их вина, – встряла другая женщина, – но до наших детей им далековато.

Командирша открыла было рот возразить, но передумала и закрыла. Что там ни говори, а до сельских деток нам действительно было далеко – тут не поспоришь.

– Ада, – шепнул мне Джейми. – Нас с тобой точно никто не захочет.

Это было верно. Толпа местных редела. Детей постепенно разбирали. Оставшихся учителя то и дело сбивали поближе в кучку и всячески расхваливали перед пришедшими. Суровая командирша умасливала выбиравших.

Джейми на плечо положила руку какая-то старушка с фиолетовыми волосами.

– Девчонку не возьму, – сказала она, – а с парнишкой уж как-нибудь справлюсь.

– Пожалеете, – говорю я ей. – Он ворует. И кусается. Потом, кто без меня его сдерживать будет – у него же опять припадки могут начаться.

Бабуля беззвучно разинула рот и поспешно отчалила. Домой она уводила уже чужого братика.

А потом зал опустел, остались только учителя, суровая командирша, Джейми да я. Мама была права. Никому мы не нужны. Мы были единственные, кого никто не хотел.

– Вам не о чем беспокоиться, – сказала нам суровая командирша, и более смехотворной лжи я в жизни своей не слышала. Но она уверенно хлопнула по планшету. – Есть у меня для вас местечко.

– А они хорошие? – спросил Джейми.

– Не они, а она, – ответила командирша. – И она очень хорошая.

Джейми покачал головой:

– Мама говорит, что хорошие люди нас не возьмут.

Уголок рта на каменном лице дёрнулся.

– Ну, она не то чтобы прямо идеальная, – сказала командирша. – И потом, я тут квартирьер или кто? Не ей решать, а мне.

То есть, если она не захочет, её заставят. Отлично. Я перевалилась с кривой ноги на нормальную и охнула. Если стоять смирно, к боли ещё можно было привыкнуть, но малейшее движение портило всё до жути.

– Ты ходить-то можешь? – спросила командирша. – Что у тебя с ногой?

– Пивной тележкой переехало, – сказала я. – Но сейчас уже ничего.

– А чего ты на костылях не ходишь? – спросила она.

Поскольку, что такое «костыли», я понятия не имела, оставалось только пожать плечами. Я потащилась к выходу, но тут, к моему ужасу, калечная нога подвернулась, и я грохнулась на деревянный пол. Пришлось губу закусить, а то бы закричала.