Самолёт садится в Международном Аэропорту Хитроу, и я рассеянно смотрю, как мы въезжаем в ангар. Так как это частный самолёт, мне удаётся обойти таможню и охрану, и я иду по туннелю в терминал.

И мой отец стоит здесь.

И я начинаю бежать.

Он хватает меня и прижимает к себе, и я плачу, уткнувшись в его рубашку.

— Папочка, — бормочу я.

Из-за спины я слышу Дэниэля.

— Теперь с вами всё будет в порядке, мисс, — говорит он мне. И он возвращается на самолёт.

Я отпускаю отца и хватаю Дэниэля за руку.

— Спасибо, — просто говорю ему я. А потом я обнимаю его. Он выглядит удивлённым, но затем его руки смыкаются вокруг меня, и он возвращает мне объятия.

— Я уверен, они свяжутся с вами так скоро, как только смогут, — торжественно заявляет Даниэль. — Они дадут вам знать, что произошло.

Я киваю и не спрашиваю, кто такие «они». Это не важно. Пока кто-то готов связаться со мной, это всё, что имеет значение.

Даниэль разворачивается и уходит, и я оборачиваюсь к моему отцу.

— Ты в порядке? — с беспокойством спрашивает он. И он так волнуется, что забывает использовать свой фальшивый британский акцент.

Я качаю головой и снова начинаю плакать, и мой отец не знает, что делать. Потому что я должна была быть мальчиком, а он понятия не имеет, что делать с плачущей девушкой. Он неловко похлопывает меня по спине.

— Я хочу домой, — скулю я. — Я могу вернуться домой?

— В Канзас? — тихо спрашивает он.

Я киваю.

— В Канзас. Прямо сейчас.

Он усаживает меня на стул, а сам идёт выяснять, когда следующий рейс. И оказывается, что есть рейс, вылетающий через час с пересадкой в Амстердаме.

Он покупает мне билет.

И потом он сидит со мной до самого рейса.

У меня ничего нет. Всё, что я взяла с собой в Кабреру, и всё, что я купила, пребывая там, осталось в Доме Гилиберти.

— Я свяжусь с ними и попрошу прислать твой багаж, — обещает папа.

Я понимаю, что мой мобильник также остался в Кабрере. Я уронила сумочку на пляже, когда произошёл взрыв.

— Я дам знать твоей матери, — говорит мне отец после того, как я сообщаю ему об этом. — Я скажу ей, что ты уже в пути. Всё будет хорошо, Риз. Всё будет хорошо.

— Нет, не будет, — шепчу я. — Мне надоело, что все всё время говорят мне, что всё будет хорошо. Ничего не будет хорошо. Не в этот раз.

Он ещё немного похлопывает меня по спине, потому что не знает, что сказать, а потом приходит время посадки, и он провожает меня до ворот.

— Хорошего пути, — говорит мне он. И теперь его акцент вернулся. Я крепко обнимаю его.

— Я люблю тебя, папочка, — говорю я ему прежде, чем подняться в самолёт.

— Я знаю, — отвечает он. — Я тоже люблю тебя.

Я протягиваю свой посадочный талон стюардессе и ничего не могу поделать, но вспоминаю, как всё было точно так же, когда я вылетала из Амстердама. Данте был в одном самолёте со мной. И всё изменилось. Он изменил всё.

И теперь его нет.

Я проглатываю новый приступ слез и падаю на сиденье.

Я сворачиваюсь и прислоняюсь головой к иллюминатору. Я смотрю, как экипаж самолета загружает багаж под нами, и понимаю, что на этот раз я ничуть не паникую из-за полёта. Я больше не боюсь. И сейчас это не имеет значения. Потому что я опустошена.

Ничего не имеет значения.

Я закрываю глаза и принимаю пустоту в своём сердце.

Беспомощность, холод и одиночество.

Я слушаю, как пилот говорит нам, что у нас есть полтора часа полета до Амстердама, в течение которых я так и лежу. Мои глаза закрыты.

И, так или иначе, я сплю.

И я так устала и эмоционально истощена, что мой сон лишён сновидений.

Я просыпаюсь, когда человек рядом со мной толкает меня и говорит, что мы прибыли и готовы к высадке. Я киваю и благодарю.

И я терпеливо жду своей очереди на выход из самолёта.

И я тащусь к терминалу.

И я выхожу из терминала в толпу людей.

И я поднимаю взгляд.

И здесь Данте.

Он стоит передо мной.

И моё сердце останавливается.

Глава 28

Я бегу.

Я оказываюсь в руках Данте.

И он целует меня.

Он пахнет дымом, огнём и кровавой бойней.

Но он здесь.

И он жив.

Данте жив.

— Ты жив, — шепчу я снова и снова. Он всё ещё обнимает меня и не отпускает.