— Не стоит, Аникита, сейчас еще рано. Но помощь от тебя потребуется, — Иван Антонович сразу отказался от предложения вдохнуть пьянящий воздух свободы. То, что сейчас предлагал капрал, было чистейшей незамутненной авантюрой — непродуманной, предложенной сгоряча.

Выйти из цитадели вовнутрь крепости можно — и что делать в более просторной камере?!

За стены легко не переберешься и по веревке не спустишься — везде караульные по периметру стоят, заметит хоть один из них. По водному каналу не пройти — там решетка путь преграждает, и, наверняка в дно прутья упираются — такое загодя продумывают. В лодках весел нет — их на ночь убирают, да со стен и башен сразу же заметят несанкционированную попытку отплытия. Голышом Неву переплыть он сможет — но куда потом деваться одному на пустынном берегу, в сонмище комаров и мошки.

Весьма сомнительное удовольствие, да и поймают быстро! Нет тут никаких шансов на свободу!

— Где сейчас капитан Власьев? В другом карауле тоже семеро солдат с капралом? Через какое время вы меняетесь?

— Капитан в кордегардии спит, вина натрескался и уснул. Поручик Чекин у вас в каземате сидит, поберегитесь — может подглядывать за вами, государь. Редкостная паскуда!

— Винища нажрался до беспамятства и облевался как худая собачонка, на пол нагадил. Я за огоньком в скважине постоянно смотрю — если подглядывать начнет, то увижу сразу.

— Это хорошо, а то я не могу с вами долго говорить — могут заметить, что отсутствую с обходом не прохожу, и наушничать будут капитану. Тут на редкость солдаты собраны отребьем — ябедники и сутяжники. Кроме нас четверых на войне с пруссаками никто не побывал, все по гарнизонной службе, да по Тайной канцелярии делам приспособлены были. Другим нарядом капрал Мохров начальствует — вредина он знатный и вас, царь-батюшка ненавидит. У него набор часовых полный — седьмица фузилеров, заболевших нет. Да еще каптенармус и денщик офицерский — но оные в караул не заступают. А на службе мы трижды в день по половине осьмицы часов стоим в наряде, в четыре утра смена у нас сегодня постоянна, всегда спать хочется — «собачья вахта», как моряки ее называют, слышал от них. Подмена выходит на посты, и ее срок службу нести наступает. А нам на сон и обед время отведено. Потом с восьми утра до полудня стоим, и с четырех пополудни до осьми времени вечернего. Тяжко так — давно все забыли, когда высыпались в последний раз. Третий год все урывками почиваем…

— Так, это очень хорошо, — Иван Антонович быстро просчитал смену караульных. Выходит, по четыре часа службу несут, причем, постоянно в одно время. Все удачно сходится ровно на полночь. — Сейчас началось третье число июля, завтра будет четвертое. Вот в полночь на пятое мы и начнем — подпоручика в крепости видел?

— Из Смоленского полка? Ах, вон оно что, — капрал уважительно, с почтением посмотрел на Ивана Антоновича. — Вас освобождать будут, государь?! Так мы изнутри и поможем. Как раз наш час на карауле стоять. Я как надо людишек своих расставлю.

— Депешу ему надо срочно передать, в собственные руки. Звать его Василий Мирович, сын Якова. За стеной цитадели иногда бываешь, или совсем вас не выпускают?

— По инструкции запрещено, но офицеры глаза закрывают, когда ночью в портомойню бегаем поочередно. Там бабы две дебелые, нас обихаживают за гривну на часок. И обратно сразу…

«Привычное для любой армии дело, во все времена. Приказы, конечно, соблюдать надо, но «самоволки» неискоренимы», — Иван Антонович хмыкнул — даже во вроде бы самых надежных частях такое явление всегда наблюдалось — солдаты ведь не монахи, в женской ласке нуждаются, так и выпить порой им хочется.

— Капитан сегодня вызверился, запретил на седьмицу нам всем за стену лазить. Иначе в Тайную экспедицию ослушников направит с рапортом соответствующим, а там Сибирь обеспечена каторжнику.

«Шустрый у меня комендант на охране. Сразу же сообразил, чем дело может пахнуть, и решил гайки заблаговременно закрутить. Плохо, теперь с Мировичем не связаться», — известие было неприятным до крайности, но тут капрал продолжил шепотом:

— Я ведь ваше исподнее тщательно посмотрел, государь. Так завсегда делаю — приказано. И прочитал слова для Машки — только она его стирает и штопает, у других баб отобрала, рубль отдала. Сажу удалять с изнанки не стал — пусть порадуется словам вашим благодарственным. Дайте письмецо, я на дно корзины с бельем положу, под утро она ее забирает. Прочтет и передаст записку кому надобно.

— Понятно, теперь подожди, я все быстро спроворю, — Иван Антонович принялся действовать. Из-под тюфяка вытащил листок с острой частью гусиного пера — не зря вчера имитировал раздражение, портил чернилами и комкал бумагу, сломал или испортил несколько перьев — все побросал со стола. Чекин с каменного пола потом все убрал тщательно — но короткой паузы перед этим хватило, чтобы припрятать под тюфяком часть «испорченного». А заодно удалось часть чернил отлить глиняную плошку — испросил для туалета две штучки, зубы чистить, да для маслица лампадного на подлив. Если найдут, то пропало — но ими сейчас он и воспользовался.

— Вот возьми, — Иван Антонович протянул капралу свернутый листок. И попросил негромко:

— У тебя есть нож острый? Учти — у офицеров приказ есть недвусмысленный! Если кто освобождать придет — зарезать им велено меня бестрепетно, не мешкая ни минуты. И обещаны за это деньги немалые, десять тысяч рублей на каждого.

— Поганцы, — угрюмо произнес Морозов сквозь зубы. — Они тебя убьют, государь, ибо до денег охочи, а тут сумма огромная, голову им закружит. А нож есть, я его никому в крепости не показывал. Возьми — нарочно принес, давно у чухонского рыбака выменял.