Шрифт:
— Все, пошли!
Весла перестали вспенивать воду — галера подошла вплотную к выступающему из воды причалу, навалилась на него. Толчок оказался слабый — все удержались на ногах. Моряки тут же вывалили в носу сходни, конногвардейцы длинной вереницей поползли на берег, как огромная гусеница, белая от цвета полковых мундиров.
Григорий оглянулся, прикусив губу — скампавея уходила за остров, а на берегу, где укрепления форштадта, продолжали громко бить в барабаны. А это наводило на мрачные мысли.
— Похоже, брат, там тоже мятеж начался, — Алексей подтвердил зловещее предположение. — Для простой тревоги такой бой не нужен. Тут солдат как бы воодушевляют. Лишь бы Ивашка в крепости сейчас был! На берегу за ним погоняться придется…
— Думаю, он там и сидит. А на форштадт его манифест переправили, вот и читают. Изменил Римский-Корсаков, не иначе. Ничего — как Ивашку убьем, они там все сразу успокоятся и заводил своих с головой выдадут. Куда им деваться будет…
Договорить Григорий не смог — с крепостных стен громко ахнула пушка, разбив туман в клочья, часто застреляли фузеи. Не сговариваясь, братья побежали к сходням и бросились на берег. Что-что, а Орловы от схватки никогда не уклонялись.
Навстречу им донесся громкий крик со стен старой крепости — наглый, враждебный и мятежный:
— Виват императору Иоанну Антоновичу!
Глава 2
«Никогда бы о таком не помыслил, если бы со мной не произошло. Из грязи в князи, согласно поговорке. Теперь только выжить, и не допустить обратного перехода — из царей в дерьмо переместится. Есть о чем помыслить — благо в одном человеке я могу быть уверенным на триста процентов — Маша меня предать не может!»
Иван Антонович лежал на широкой кровати, на его плече посапывала любимая девушка, ее золотые волосы разметались по подушке, одна прядка щекотала щеку. Сон никак не шел, хотя прошедший день был суматошным — нетерпеливое ожидание скорого освобождения из каземата, потом штурм его узилища лейб-кампанцами, смерть Ивана Михайловича, схватка с разъяренным капитаном Власьевым.
Такого количества событий хватило бы на любого человека, но он оказался по-настоящему двужильным — долго привыкал к обжигающему солнечному свету, потом его ожидало потрясение в бане. Нет, он не реагировал тогда на Машу, что его там мыла в промокшей и соблазнительной рубашке, не столько скрывающей ее прелести, сколько их подчеркивая. Нет, не она, хотя тут и девушка сыграла свою роль, с такой нежностью отмывавшая его от многолетней грязи.
Запах запаренных веников, жар от хорошо протопленной печки, ощущение чистоты — вот что потрясло до глубины души. И маленькие насекомые, что плавали в шайке грязной до омерзения воды — он над ней наклонился, а Мария Васильевна промывала волосы горячей водой. И вот тогда Иван Антонович и увидел омерзительную для своих глаз картину — вспышка лютой ненависти опалила душу, нахлынула такая волна дикой злобы, что он поклялся отомстить за многолетние издевательства.
Первым попал под «раздачу» младший по чину из надзирателей, его несостоявшийся по истории убийца. Никритин отчетливо осознавал, что не только смотрел на пытку с чувством глубочайшего удовлетворения, но и сам жаждал нанести своему обидчику множество мучений, следую древней заповеди — «око за око, зуб за зуб». Память, уже не его собственная, чужая, того юноши, что стал реципиентом, услужливо предоставила момент, как этот самый человечек, что извивается на дыбе перед ним и жалобно скулит, избивает его поленом, а потом сажает на цепь как шелудивого пса, осыпая оскорблениями и дав пинок по ребрам…
«Какая ты хорошая, Машенька. Все понимаю, мы первые друг у друга, потрясение для обоих велико, но я-то, уже проживший жизнь мужчина, снова ощутил себя молодым и любимым, радовался как ребенок и дрожал от едва сдерживаемого нетерпения, слыша бешеный перестук собственного сердца, и ощущая жар твоего тела. Сгорел бы — но так вовремя оконфузился. В первый раз, и в его жизни, и в своей собственной».
Иван Антонович мысленно усмехнулся, припоминая — но вот стыда не испытывал совершенно. Так бывает, когда в первый раз в жизни прикасаешься к женщине и понимаешь, что она не только согласна, на то самое, чего ты так долго ждал от нее, но и сама во всем идет навстречу твоему желанию, подбадривает тебя и вдохновляет. Так что конфуза стыдится не стоит, а лишь посмеяться над ним, да забыть…
— Государь, проснитесь! Две галеры идут к крепости! В форштадте барабаны алярм бьют!
Звонкий голос Мировича вывел его из блаженного состояния дремоты, когда Морфей раскрывает свои объятия. Иван Антонович соскочил с кровати в один миг, поначалу хотел надеть брошенное на пол белье, но увидел на комоде свежее, и мгновенно, припомнив нелегкую службу и пограничную заставу, надел его, не обращая внимания на пикантные панталончики, которые и надеть то стыдно. И вылетел за дверь — Мирович предусмотрительно отошел от нее, внимательно смотря на него.
— Какие галеры? Далеко ли?
— Мимо форштадта прошли — там тревогу бить стали. Видимо, бригадир Римский-Корсаков в них неприятеля опознал!
«Вот где аукнулось письмецо мое наглое. Като моментально сообразила, что к чему и гонца в Петербург отправили. А там, на галеры и сюда поплыл карательный отряд. Все правильно — рассудили Панины или Орловы, не так важно, верно — успеть подавить попытку освобождения в зародыше, когда поняли, что игра пошла не по их правилам.
Спасло неожиданное обстоятельство!