Люциевич резким росчерком пера поставил свою резолюцию на документе, одарив меня отнюдь не благодарным взглядом.

— Антипенко, вы не референт, а адский Цербер, — возмутился он. — Откуда вы только свалились на мою голову?

— Кто на чью голову свалился — это вопрос спорный. А если быть точной, то и не на голову вовсе. Вы мне "Марфу Васильевну" своим гламурным "гробом" покалечили, и самое малое, чем вы можете загладить свою вину, так это не развалить свой лизинг, потому что как начальник и работодатель вы нас с ней целиком и полностью устраиваете.

Босс округлил глаза и оторопело выдал:

— Я с такой наглостью сталкиваюсь впервые.

— А не надо с нами сталкиваться, — миролюбиво заметила я. — Гораздо продуктивнее с нами дружить.

— Антипенко, почему вы все время о себе говорите во множественном числе? У вас что, мания величия?

— У нас с "Марфой Васильевной" интеллигентное воспитание и серьезный подход к жизни, а манией величия страдают озабоченные халявщики вроде вашего Кобеля Соломоновича — толку мало, зато самомнения хоть одним местом жуй.

— Антипенко, за что вы Асмодея так невзлюбили? Он, между прочим, прекрасный специалист.

— Артист он прекрасный и манипулятор.

— Это вы зря, — фыркнул шеф. — Придется вам как-то налаживать отношения. Тем более что нам вместе сегодня предстоит лететь на международную конференцию по лизингу в Берлин. Так что я отпущу вас раньше, чтобы вы могли собраться в дорогу. Я решил взять вас с собой в качестве помощника.

Здрассте, приехали. Он решил. Я и самолет — это взаимоисключающие друг друга понятия. Нет, я-то и моя счастливая звезда однозначно выживут, а вот самолет и Люциевич — не уверена. На Кобеля Соломоновича, так и быть, забьем, его не жалко.

Зараза. С этим надо что-то делать.

— Я не могу с вами лететь. У меня загранпаспорта нет, — быстро нашлась я. — Так что вам придется другого помощника взять. Вот хотя бы Татьяну Леонидовну. От нее точно пользы будет в сто раз больше, чем от меня и от Халявского вместе взятых. И вообще, зачем Халявскому в Германию? Хотя о чем я спрашиваю? Это же главный бордель Европы. Столько непомеченных мест.

— Антипенко, — резко осадил меня шеф. — Я бы попросил. Личная жизнь и пристрастия Асмодея Соломоновича вас не касаются.

— Да мне фиолетово на его пристрастия, главное, чтобы они не касались вас. Вы ж морально неустойчивый. Вам три капли коньяка в кофе нальют, и вы со своим "Чужим" сдадите проституткам в "Артемисе" все явки, пароли, а заодно и деньги.

— Антипенко, — взвился босс.

— Чего "Антипенко"? — сурово зыркнула на него я. — Одного с Кобелиновичем никуда не пущу. Или едете с Татьяной Леонидовной — или не едете вообще никуда.

— Да, — подвякнула у меня в голове чертобаба. — Правильно, дочка.

— Душа моя, что за бабские наезды? Ну, пусть мальчик гульнет напоследок — пробасил второй черт.

— Что? — взвизгнула бесяка и зашипела, как раскаленная сковородка.

— Да нет, я так, в качестве альтернативы предложил, — тут же пошел на попятную черт, после чего стали раздаваться какие-то подозрительно непотребные чмокающие звуки.

— Антипенко, это неслыханно. Я вообще-то ваш начальник. У вас с субординацией как? Или вы слова такого отродясь не слыхали?

— У нас с субординацией, — со всей ответственностью заявила я, — полный консенсус. Поэтому мы с ней взяли над вами шефство. Помните, как у Сент-Экзюпери: мы в ответе за тех, кого приручили. Так что можете за свой лизинг не волноваться. Пока вы будете участвовать в конференции, я за ним присмотрю.

— Звучит как угроза, — опасливо воззрился на меня Люциевич, затем прищурился и зачем-то поставил нам с "Марфой Васильевной" диагноз: — Слушайте, да вы самая наглая девица, какую я когда-либо встречал.

— Папа говорит, что наглость — второе счастье. Так что можете за себя порадоваться. Все это счастье досталось вам.

— Я радуюсь, — как-то не очень воодушевленно изрек босс. — Правда, пока не знаю, что с этим счастьем делать. Антипенко, а может, вы на время моего отсутствия в офисе пойдете в отпуск?

— Ага. Боитесь, что у вас ценный кадр "сгорит" на работе? — довольно приподняла бровку я.

— Да нет, — мрачно выдал Люциевич. — За работу я переживаю больше.

Нет, ну обидно. Я тут за его адский лизинг всем сердцем и душой радею, а он мне вотум недоверия выражает.

— А давайте с вами поспорим, — предложила я. — Если к моменту вашего возвращения здесь будет царить идеальный порядок, вы извинитесь и добавите мне прибавку к жалованию.

— А если нет? — сложил на груди руки шеф.