— Привет. Мама там? — указываю пальцем на дверь.

Маленькая не по годам серьезная девочка кивает. Из-за двери доносится стон. Брат с сестрой переглядываются. Я нерешительно переминаюсь с ноги на ногу.

— Ребят, а давайте-ка вы, пока я полечу вашу маму, отправитесь погулять? Хотите? У меня гостит хороший мальчик, вы можете подружиться. Что скажете? А как нагуляетесь, мы вас домой вернем. Акай… — состроив беспомощную мину, оборачиваюсь через плечо. — Не дело, что дети это все видят.

— Попрошу Аркадьевну за ними приглянуть, — нехотя замечает тот. В этот момент Елена Петровна снова стонет, избавляя меня от необходимости что-то ему отвечать.

— Ребята, да вы не бойтесь, дед Акай вас не обидит. Ну же! Бегите… Он вас на большой машине прокатит.

Детишки, еще раз переглянувшись, шагают вслед за Акаем. Тот хмыкает, наверное, в ответ на мое «дед», но, послушно пропустив их вперед, выходит прочь из дома. А я, наконец, прохожу к больной. Елена Петровна в комнате не одна. С ней Кирилловна. Видать, бросила свое хозяйство, когда узнала, что племяннице совсем худо, и приехала. Вопрос, как долго она сможет здесь оставаться.

— Что тут у нас? — осторожно сажусь на кровать учительницы, застеленную веселенькой ситцевой простыней, и проверяю у неё пульс.

— Ничего хорошего! — комментирует очевидное Алевтина Кирилловна.

— Карта есть? Я ведь даже не знаю точного диагноза.

— Вот же…

Просматриваю последние записи, сверяюсь с назначениями. С такими болями выписанное ей обезболивающее — все равно, что мертвому припарка. Набираю в шприц самый мощный препарат из своего арсенала и, практически без усилий перевернув исхудавшее тело, ставлю укол.

— Сейчас станет получше, — обещаю я. Сижу еще несколько минут, дожидаясь, когда лекарство подействует. Ничего больше сделать я не могу. К сожалению. — Я, наверное, пойду.

Встаю, шагаю к выходу из комнаты. Елена Петровна притихла и, кажется, даже уснула. Кирилловна устремляется за мной вслед.

— Мы детишек забрали. Чтобы они не видели мать в таком состоянии. К вечеру привезем. А что, у Елены Петровны нет знакомых, которые могли бы за ними приглянуть, когда ей совсем худо? — оборачиваюсь у порога.

— Да, пожалуй, нашлись бы… Только все так внезапно случилось, что я не подумала даже. А ты что же, Сана Шакаевна, укол поставила, и все? Считаешь, дело сделала?

— А чем еще я могу ей помочь?

— Многим. Твой дед однажды Леночку с того света вытащил.

— Я — не мой дед, — повторяю в который раз, внутренне вся сжимаясь.

— Не дело это — отказывать в помощи умирающим, — будто не слыша меня, повторяет Кирилловна.

— Я же пришла! — невольно повышаю голос, но поймав на этом себя, тут же осекаюсь и резко меняю тему: — Акай привезет детей через пару часов.

— Не нужно. Сама за ними приду, — хмурится Алевтина Кирилловна. — Еще не хватало Лене за деток переживать, зная, с кем они.

— В каком смысле? — сжимаю руки.

— В том самом.

— Я не понимаю. Акай-то ей чем не угодил?

Я не защищаю его. Ни в коем случае. Просто странно это все…

— А ты думаешь, одна такая, кому он жизнь поломал? — бормочет старуха и отворачивается к столу, на котором в беспорядке разбросаны лекарства.

— Вы о чем это, а, Кирилловна? — каким-то чужим, не своим голосом уточняю я.

— О том самом! Много бед наделал Акай. Девок сколько попортил…

— С-сколько?

На самом деле я не хочу знать. Это слишком… Тогда неизбежно возникнет вопрос, почему я одна задержалась с ним так надолго. Почему другим повезло больше? И повезло ли? Поэтому не давлю и не переспрашиваю, когда Алевтина Кирилловна игнорирует мой вопрос, а молча закрываю за собой дверь.

Следующие за этим дни я только и делаю, что гоню от себя страшные мысли. Ложиться с Акаем — все равно что резать себя по кускам. Я представляю на его месте Ису. Я понимаю, что это может быть для него оскорбительно, но… Иначе просто не выдержу. Меня спасает самообман.

Даже о том, что Иса, наконец, вернулся в поселок, я узнаю от Акая. Тот непривычно говорлив, рассказывая нам с Петькой о предстоящих боевых стрельбах, на участие в которых напросился. Петька тоже в полном восторге. Обижается, что дед отказывается взять его с собой, ссылаясь на то, что это может быть опасно. Впрочем, от обиды мальчишки не остается даже следа, когда на следующий день мужики привозят домой истекающего кровью Акая.