— Не испытывай свою удачу, принц. Хоть мы и в Сильфосе. Хочешь, чтобы я высказалась по поводу наследника престола, сбежавшего из замка, потому что некто претендует на его корону, вместо того, чтобы остаться и бороться за своё место? Хочешь, чтобы пошли слухи о том, как принц покинул свой народ в эпоху перемен?

Это удар под дых, но я стараюсь не показывать, как сильно меня задело её замечание, и сохранить выражение превосходства. И упрямо не обращаю внимания на неодобрительный взгляд её маленького дружка.

— Как будто это кого-то волнует… — бормочу я.

Но на самом деле мне не всё равно, что подумают люди, иначе бы я не покинул дворец. Без них я никто, пустое место. Если я не стану общепризнанным королём, то что мне останется? Что будет связываться меня с Сильфосом? Мне не будет места в этой стране. В моём собственном королевстве…

— Почему ты так думаешь? Меня это волнует.

Останавливаюсь, запнувшись. Этого я не ожидал. Осторожно поворачиваюсь. Без каких-либо надежд. Потому что мы все здесь знаем, что чуть что она снова покажет, как мало в ней уважения к моей персоне. С момента первой нашей встречи не случилось ничего, что могло бы заставить меня думать иначе.

— Ч-что ты сказала? — невольно заикаюсь. Прозвучало не очень величественно.

— Ты принц. Наследник, будущий король, которого мы знаем и к кому мы готовы. Разве это не касается каждого из нас, если кто-то снова пытается изменить устоявшийся порядок?

Кажется, в замке никто даже не сомневался, что лучше отдать престол бастарду, словно из него получится отличный правитель. Якобы он подготовлен лучше меня, независимо от полученного образования. Опускаю глаза, сжимая кулаки. Мне больно, хоть я и старался не думать об этом. Хоть я и пытался скрыть это за высокомерием.

Потому что я чувствую себя никчёмным. Потому что я не тот, кто им нужен. Как будто я не заслуживаю ничего, кроме как быть отодвинутым в сторону.

— Король сказал, что все поддержат Жака, — признаюсь я. Она даже представить себе не может, как мне тяжело произнести это имя вслух. — Что он… влиятельный и все его любят.

И что я тоже должен полюбить его или, по крайней мере, сделать вид. Но как они могут требовать, чтобы я обманывал всех до конца своих дней?

— Ошибка таких, как ты, власть имеющих, в том, что вы всё принимаете как должное, — распаляется моя спутница. — Думаете, что раз вы богаты и занимаете высокие посты, то, значит, вы лучше всех остальных и поэтому ваше мнение и решения более значимы, — открываю рот, чтобы возразить, но она вскидывает руку, останавливая меня. — Не пытайся отрицать: ты уже на своём примере не раз доказал, что я права, а ведь это только первый день пути. Может, этот человек… Говоришь, его зовут Жак? Так вот, этот Жак, может, и влиятельнее тебя. Может, у него есть… сила и ум, — ну, это ещё надо доказать. — Даже если он действительно лучше тебя и много чего сделал для народа… Но как же наше мнение? У нас нет права выбирать, кого мы хотим? Почему мы не можем сами решить, кто больше достоин править нами?

Она делает паузу, а я пока перевариваю этот поток информации в своей голове. Обдумываю. Отец думал о дворянах, о том, как избежать борьбы за власть, но ведь правда в том, что их не так много. Простолюдинов значительно больше. Возможно, богачи ближе к власти и умеют плести интриги, разбираются в ядах и умеют создавать репутацию, но простых граждан, с их обычной жизнью и скромными вкладами в жизнь общества, это всё не интересует. И уже давно доказано, сколько шуму они могут поднять. Жак наверняка помог многим, но никак не всем. Даже не большинству.

Зависаю в неопределённости. Девушка передо мной скрещивает руки на груди. Этот её прямой взгляд, будто бросающий вызов, кажется, преображает её. Она выглядит преисполненной достоинства даже со спутанными волосами и грязью на лице.

— Ты даже не вызываешь особого недовольства. Да, ты надменный и высокомерный и не думаешь о женщинах. Но никто не считает тебя плохим человеком. Никто не думает, что ты можешь объявить войну, когда этого никто не ожидает, или увеличить голод и нищету. А Жак может обещать это? Человек, жаждущий власти… Что может быть опаснее для страны?

Вздрагиваю. Она не думает, что я принесу королевству одни только беды? Опускаю взгляд, хотя это не то, что можно было бы ожидать от принца, которого она описала. Но, кажется, я даже покраснел. Как давно я уже не смущался? И почему я чувствую себя таким беззащитным, не зная, как ответить на её пылкую речь? Она вообще ждёт какого-нибудь ответа? Я отворачиваюсь.

— Наверное… Да… — это лучшее, что мне удаётся выдавить из себя.

До меня доносится хихиканье волшебника, но я сосредотачиваюсь на том, чтобы идти дальше.

Наверное, мне стоит поблагодарить её…

Но я этого не делаю. Сохраняю молчание, которое на поверку оказывается довольно неудобным, но это всё равно проще, чем поделиться всем, что творится в моей голове. Или признать, что я благодарен.

ЛИНН

Как-то так получилось, что впервые за сутки нашего путешествия принц перестал ворочать. Он вообще замолк на некоторое время, совсем притихнув, и вот уже на его месте мы видим кого-то более спокойного и готового слушать — человека, которого невозможно было разглядеть под этой оболочкой самолюбия. Поэтому, когда мы спрашиваем его, кто такой Жак и с чего вдруг он претендует на корону, принц без особых возражений рассказывает нам правду. Оказывается, у Бридона был роман с одной дворянкой до свадьбы с ныне покойной королевой. Всё бы ничего, но из-за его неосторожности интрижка оказалась с последствиями. Девушка забеременела. Конечно же, он не женился на ней — он же король, его родители уже успели договориться о браке с другой леди. Поэтому он просто бросил её. И нет, не признал ребёнка, потому что… А почему? А потому, что никому не нужен скандал, когда на носу свадьба. Ведь жениться на принцессе намного важнее, чем позаботиться о собственном сыне.